Вечер опускался теплый, лунный. Деревья шелестели листвой, и ветер был ласковый, осторожный. Он не касался земли, а скользил над ней, точно птица. И птицы радовались ему. Пели на разные голоса: звонкие, глухие, писклявые. Птичий гомон заполнял все небо, до самых звезд. И луна висела над горой... Желтый свет колыхался в море, дрожал на молодых листьях, свинцом застывал в развалинах. Развалины по-прежнему пахли гарью и битой отсыревшей штукатуркой. Но еще они пахли травой. И от этого теплело на сердце.
Лучи прожекторов, взметнувшиеся над городом с вершин ближних гор, приняли на себя небо. И звезды зажмурились и стали мельче.
Чирков сказал:
— Знал ли Роксан что-нибудь о Японце? И кто его зарезал? Неужели женщина?
— В разведшколах и женщин учат многому, — ответил Каиров.
— Это так. Вот если бы нам удалось взять Погожеву живой!
— Она могла не знать, кто такой Японец. И Сизов мог не знать. Здесь есть еще один момент. На мой взгляд, перспективный. Смерть Сизова, исчезновение Погожевой могли оставить Японца в одиночестве...
— Если так, он заляжет, — сказал Чирков.
— Он так и сделал бы, но... перегонный завод. Они жмут на этот завод. Длинный имел задание туда внедриться. Погожеву задержали у проходной завода, в записке Японца Кларе тоже есть упоминание об этом заводе. И очень ясное: «Никогда раньше диверсиями не занимался». Я уверен, центр будет давить на Японца. Скорее всего, ему пришлют помощников. Диверсантов-профессионалов. Он должен будет подготовиться к их встрече. Обеспечить надежной крышей и так далее... Вот тут-то он может выйти на Татьяну. И у меня предчувствие, что это случится.
— Предчувствие к делу не подошьешь, — скептически заметил Чирков.
— Счастливый вы человек.
— Кто знает... Думаю, сны помогали бы мне. Относительно же предчувствий... Наша старушка земля была свидетельницей многих случаев, когда предчувствия сбывались, как приговор.
— Охотно верю. Но считаю, что это не очень надежное оружие против абвера.
— Против абвера нельзя брезговать никаким оружием. Вот поэтому, капитан, я разгадал тайну «ейского кин ких королев».
— Есть такой город, Ейск, — вспомнил Чирков. — Был там однажды до войны.
— Ейск в данном случае ни при чем, — ответил Каиров. — Вы помните, в Доме офицеров демонстрировался английский фильм «Победа в пустыне»... А в городе, между прочим, трудно с бумагой. Школьники пишут на газетах... И мне не давало покоя, что я где-то раньше видел шрифт с записки Погожевой. Тогда я вспомнил про плакат. Поспешил к начальнику Дома офицеров. К счастью, плакаты сразу не уничтожают. Их используют дважды. С одной и с другой стороны. А здесь кто-то оторвал нижнюю часть плаката. Это было сделано после того, как плакат был снят... Как видишь, Егор Матвеевич, «ейского» нужно читать «Армейского», «Кин» — «кинофотоотдела», «ких» — «Британских», «королев» — «королевских»... Теперь вопрос.
— Кто это мог сделать?
— По логике, прежде всего сотрудник Дома офицеров. Я попросил личные дела всех штатных работников.
— Женщин можно отсечь, — сказал Чирков. — Японец — кличка мужчины.