Примерно через полчаса нас должны были сменить. Но Адам сказал своему командиру, что смена не нужна. Я его поддержал. Мы вновь поплыли вдоль троса к середине реки. Вскоре я почувствовал, что руки у меня отяжелели. Я с таким трудом перебирал трос, как будто карабкался по канату на большую высоту.
Теперь мы менялись чаще. В этом случае Адам слегка сжимал мне руку выше локтя. Это походило на своеобразное приветствие при смене поста. Я поступал так же и чувствовал себя крепко связанным со своим напарником. Мы выполняли очень тяжелую и напряженную работу, но делали это с легкой душой, поскольку каждый из нас знал, что другой со своей стороны вложит все свои силы в общее дело.
Но случившееся вскоре непредвиденное происшествие нарушило нашу слаженную работу и надолго выбило из колеи.
Мы с Адамом находились на середине реки. Перед нами, ниже по течению, стоял на привязи к главному тросу ряд понтонов, уже поставленных на якоря. Наш трос, висевший низко над водой, задержал большое бревно, которое плыло поперек течения и, несмотря на все мои старания протолкнуть его под трос, оставалось на поверхности. Стоило мне погрузить под воду один конец этого бревна, второй высовывался на поверхность, и наоборот. Дерево подпрыгивало в воде, как поплавок, с той только разницей, что в этом поплавке было не менее четверти тонны.
Адам, с силой удерживавший лодку у каната, округлившимися глазами следил за моим единоборством с бревном. Наконец мне удалось протолкнуть его под трос, и оно поплыло к понтонам, на которых тоже стояли солдаты с баграми. Они проталкивали плывущий лес между бортами понтонов и готовы были то же самое сделать с этим громадным деревом. Но оно опять застряло, зацепившись теперь уже за проволочный канат, которым средний понтон крепился к главному тросу.
Адам начал изо всех сил тянуть нашу надувную лодку к берегу — там расстояние между водой и тросом достигало примерно метра. Мы проскользнули под тросом и поплыли к дереву. В его стволе торчала вбитая когда-то острая железная скоба. Она-то и зацепилась за канат понтона, и ее стержень начал рвать проволоку, из которой был свит канат. Дерево подпрыгивало на волнах, и скоба, то и дело врезаясь в канат, медленно перетирала проволоку. Мы с Адамом пытались снять канат со скобы, по он был слишком сильно натянут, и наши попытки ничем не кончались. Рвавшаяся проволока отскакивала, словно порванные струны, и можно было представить, с какой силой разлетится перерезанный канат, если порвется, — он снесет все на своем пути.
Отчаявшись собственными силами отцепить бревно, мы стали кричать солдатам на понтоне, чтобы они потравили лебедкой этот канат, но шум реки и ливень поглощали все звуки.
Я уже не сомневался в том, что предотвратить катастрофу невозможно. Взглянул на Адама. Он, словно заведенный, размеренно и упрямо делал свое дело, не издавая при этом ни единого звука. Мне хотелось крикнуть ему прямо в лицо, что мы почти кандидаты в покойники. Он сам это прекрасно знал и должен был испытывать чувство страха. Однако ничего подобного. И вдруг канат так рвануло, что он выскочил у меня из рук. Я попытался уцепиться за него, но поток подхватил лодку, и мы начали лихорадочно грести, чтобы вновь занять нужное положение. Дорога́ была каждая минута. Бревно уперлось комлевой частью в грунт. Течение пыталось поставить его вертикально, и часть, на которой зацепился на скобе канат, поднималась все выше и выше, как бы выдавливаемая водой. И чем выше поднимался канат, тем сильнее он должен был ударить, если бы порвался. Те, кто находился на понтоне, пострадали бы в первую очередь, но они ничем не могли помочь нам — они нас просто не видели, поскольку темнота и дождь закрывали все плотной пеленой. Но самая большая опасность грозила, конечно, нам с Адамом, поскольку мы были в непосредственной близости от каната.
Выбиваясь из сил, Адам пытался вновь подплыть к дереву. Меня охватил ужас, и, когда он опять принялся стаскивать багром канат со скобы, я готов был ударить его по рукам. Неужели он не видит, что все напрасно, что нужно спасаться самим?! Когда в проволочном канате толщиной в два пальца осталось всего несколько отдельных проволок, я не выдержал. Опрокинувшись назад, я вывалился из лодки и на мгновение увидел широко раскрытые глаза Адама. Он опять поплыл вдоль проклятого каната.
Я неплохо плавал, и все же мне пришлось напрячь все свои силы, чтобы удержаться на поверхности воды. Хотя понятие поверхности было в данном случае относительным, поскольку дождь лил как из ведра и вода была повсюду. Отплевываясь, я плыл против течения, но оно было очень быстрым и сильно сносило. Вдруг что-то схватило меня за ноги и потянуло за собой. Оказалось, это был большущий сук толщиной сантиметров двадцать с целой кроной веток,, торчащих из воды. Я пытался освободиться от этих плавучих зарослей, но все напрасно. Вскоре меня вновь прибило к канату, и здесь мне наконец удалось выбраться из зеленой «клетки». В глазах плыли круги. Я судорожно глотал воздух, потом инстинктивно схватился за попавшийся под руку предмет. Это был все тот же сук, только с другой стороны. Под тяжестью моего тела он погрузился в воду, и ветви поднялись над рекою, как плавучая роща. В этот момент я оказался как раз под канатом. И вдруг что-то рвануло из-под меня мою опору. Увидеть я ничего не успел, но услышал резкий свистящий звук и ощутил сильный удар. Канат оборвался, и его конец ударил по ветвям сука, за который я держался. Значительная часть веток была срезана, как бритвой, но оставшиеся все же затормозили удар. Солдаты на понтоне остались невредимы.
Адам подгреб ко мне на лодке. Лицо и руки его были в крови, китель разорван. Он протянул мне весло. А ведь я оставил его одного, бросил в беде. Теперь я готов был провалиться сквозь землю от стыда. Положение у меня было незавидное. Что должен чувствовать человек, которого в минуту опасности покинул его товарищ? Как он должен вести себя с ним? Теперь, когда опасность была позади, я бы все отдал, чтобы испытать ее вновь, и обязательно вместе с Адамом. Чувство радости и облегчения от того, что он остался цел и невредим, омрачалось сознанием собственной вины. Это сознание невыносимо терзало меня. Я был уверен, что товарищи отвернутся от меня, стоит им узнать о моем отвратительном поступке, и даже время не сможет исправить непоправимое.
Могу себе представить, как я выглядел, когда Адам вытаскивал меня из воды. И вдруг он сделал то, чего, казалось, никак не должен был делать, — схватив мою руку, крепко сжал ее. Это окончательно выбило меня из колеи.
И когда через некоторое время был заменен канат и линия понтонов протянулась почти через всю реку, а мы снова проталкивали дрова и бревна под трос, Адам находил для меня какие-то подбадривающие жесты. Когда мы менялись, он с улыбкой кивал мне и, как и раньше, слегка сжимал руку. Это меня удивляло и даже сердило. Хватит! Пусть он оставит меня в покое! Я сам прекрасно знаю, что он был молодцом, а я оказался трусом, он сумел взять себя в руки, а я нет. Должен же он понять, что сейчас мне невыносимо стыдно перед ним. Мне даже казалось, что своим великодушием Адам стремится подчеркнуть свою храбрость и хладнокровие. Я было собрался объясниться с ним начистоту, но, подумав, решил не касаться этого вопроса. В конце концов, скоро мы разъедемся в разные стороны, и неприятное происшествие будет забыто. Я старательно делал вид, будто ничего не произошло, и на улыбки Адама отвечал тем же.
Весь следующий день Адам не отходил от меня. Мы с ним как бы олицетворяли собой польско-германскую дружбу. Мог ли кто-нибудь догадаться о том, что нас связывает! Адам продолжал коварно разыгрывать свою роль, и я никак не мог отделаться от него.
В последний день по окончании маневров в окружном центре состоялся сводный парад участников учений, а вечером в Доме культуры — большой бал для солдат и офицеров. В громадном зале от пола до потолка висели на стенах зеркала, создававшие впечатление безгранично большого помещения. Царило оживление, повсюду раздавались шутки и смех. Не было ни одного уголка, где было бы тихо и грустно.
Я сидел за столиком и задумчиво посматривал на общее веселье через кружку с пивом, в которой отражались люстры и видна была широкая дверь. Она манила меня, как суша страдающего морской болезнью. Настроение у меня было более чем неважное. Вдруг я заметил у входа в зал девушку в белом. Она вела себя так непринужденно, будто вошла в свою квартиру. Весь ее облик как-то не гармонировал с шумящей толпой, и у меня возникло желание взять ее под руку и вместе с ней покинуть это шумное общество. Я приподнялся и готов был уже встать и подойти к ней, но она сама вдруг направилась к моему столику. Меня охватило предчувствие неожиданного освобождения из моего ужасного положения. Я едва мог дождаться ее. Так бывает. Девушка, очевидно, относилась к числу людей, которые своим присутствием украшают жизнь. Она была волшебница. С каждым ее шагом груз, сдавливавший мне грудь, становился все легче. Возникало ощущение, что я вот-вот вырвусь на свободу. Однако это прекрасное видение продолжалось недолго. Волшебный замок рассыпался в один миг. Я почувствовал, как мои руки сжимаются в кулаки. Рядом с девушкой шел Адам. Он представил нас друг другу. Ее звали Хеленка, и они когда-то вместе учились в школе. Адам пригласил прекрасную фею с продолговатыми, напоминавшими прозрачные зеленые смарагды глазами к столу и все время что-то ей говорил и смеялся. Затем он наклонился и прошептал мне на ухо: «Я ей все рассказал», тем самым окончательно завершив мое полное уничтожение. Да, видно, не суждено мне было освободиться из плена мрачных мыслей, предстояло лишь сменить «место заключения». Адам тем временем дал мне понять, что он решил познакомить меня с Хеленкой, поскольку был уверен, что сам я не смогу найти здесь девушку. Я весь кипел от ярости, но виду не подавал.
Хеленка была прелестна. Я пошел с ней танцевать, крепко сжимая ее руку. Вокруг двигалось множество танцующих пар, образовав большой круг. Я был как в тумане и забыл и про Адама, и про всю эту историю. Девушка улыбалась мне так, будто мы давным-давно знали друг друга. Я взглянул на наш стол. Адама там не было. Я прошептал Хеленке несколько слов. В ответ девушка беспомощно пожала плечами — она меня не поняла. Я стал смелее, и какое-то опьянение, охватившее меня, заставило забыть смущение. Я крепко прижал Хеленку к себе, и при каждом движении ее мягкие волосы касались моих губ.
Мне дорога была каждая секунда, потому что через какой-нибудь час я должен был покинуть этот праздник. Вместе с другими солдатами вооруженных сил ГДР, принимавшими участие в объединенных маневрах, мы сядем на транспортные автомашины и через два часа пересечем границу на Одере.
У Хеленки появился на щеках румянец. Может, она догадалась о смысле слов, которые я ей шептал? Это наш последний танец, но мы вновь увидимся с тобой, Хеленка. Я окончу службу, и у меня будет масса свободного времени, и мы сможем проводить его так, как захотим, мы поедем с тобой в лес и останемся там одни... Я заметил свое отражение в одном из больших зеркал, висевших в зале, и отвел взгляд в сторону. Вдруг окружавший нас плотный круг как-то сразу, словно по мановению волшебной палочки, раздался в стороны, и мы с Хеленкой оказались в центре. Парни и девушки начали отбивать в ладоши такт какого-то быстрого танца. Хеленка легко втянула меня в ритм, и я почувствовал, как весь отдался танцу. Наши движения отлично сочетались, так непринужденно и свободно я никогда не танцевал. Нам дружно аплодировали. И тут я вновь увидел впереди Адама — он хлопал и пел вместе со всеми. У меня внутри как будто что-то оборвалось. Я сбился с такта и не мог сделать больше ни шага. Зазвучала музыка, круг опять сомкнулся, и я потерял свою даму.
Когда я наконец увидел ее, она стояла рядом с Адамом и заразительно смеялась. У меня сжалось сердце — они, конечно, смеются надо мной. Больше я не в состоянии был выдержать этой муки и, схватив фуражку, бросился к выходу.
ebooksa