Час двуликого

— Не сто-оит! — пропел Шамиль, обнял брата. — Скажу надо — останется. Такого не было на свете, чтобы близнецы не договорились.

— Только ему необязательно знать, на какое дело идешь, придумай что-нибудь.

— Само собой, — успокоил Шамиль. — Когда начинать?

— Из куста вылезем — и начнешь, — усмехнулся Аврамов, — приглядывайся к Саиду, запоминай. Мулла-то его как облупленного знает, все повадки да ужимки. Словом — приглядывайся.

Полезли было из куста, да вдруг придержал Аврамов Шамиля за бешмет:

— Погоди.

— Чего годить?

— Должок один за мной, помнишь?

— Не помню. Но раз есть — отдавай.

— Один момент.

Примерился Аврамов, быстро уцепил Шамиля за ухо, стал трепать.

— Э... э... ты чего?! Осерчаю, Гришка! — выкатил глаза Шамиль.

— Помнишь, воротились мы с «языком», я пообещал уши тебе надрать за брандахлыстие твое? Сиди смирно, не дергайся. Надеру — пойдешь.

Хмыкнул Шамиль, подобрался, в быстром развороте облапил Аврамова, крякнул, опрокинул на спину, захрипел:

— Это мы погляди-и-им, кто кому надерет... эт-то мы еще погляди-им, кто кому... протух твой должок... за давностью!

Всполошенно бился, облетал листвой сиреневый куст, изнутри доносилось кряхтенье, слитный свирепый рык, вступился за брата глухонемой Саид, и худо теперь приходилось Аврамову.

Открылась калитка в заборе, вышла Рутова. Присмотрелась к кусту, где близнецы тискали Аврамова, всполошенно выдернула из кобуры наган, крикнула, как бичом хлестнула:

— Встать! Руки!

Аврамов сипел, ворочал глазами, подмятый братьями:

— Тю-ю... оборзели... э-э, братики... ша, руку, говорю, сломаете!