Чекист

22
18
20
22
24
26
28
30

Ответ был встречен в столовой одобрительным хохотом.

Бритое лицо Володечки стало багровым. Но кричать, очевидно, было бесполезно.

— Вот сволочи! — со вздохом сказал он. В это время чья-то рука отодвинула его от порога, и Петр, услышавший голос Мити, вышел к нему.

Они не бросились друг к другу. Какой-то миг они молча смотрели друг другу в глаза,

— Ну, здорово, здорово! — первым протянул руку Петр. — Значит, уже солидный советский служащий, — добавил он, не то хваля, не то насмешничая.

Митя не сразу ответил, так поразило его лицо Петра. Черты заострились, глаза еще больше запали и словно еще больше сблизились. Тонкий и крючковатый нос, совсем белый, точно костяной клюв, подчеркивал какое-то новое, незнакомое Мите хищное выражение его лица.

— Здравствуй, Петр, — ответил наконец Митя.

Петр плотно прикрыл за собой дверь. Укоризненно кивнул Володе.

— Пойдем, Митя, поговорим! Три года ведь проскочили. — И пошел в конец коридора, высокий, сутулый, все такой же нескладный в чересчур коротком пиджаке, в коротких, пузырящихся на коленях брюках с бахромой на отворотах, и все так же нелепо, не в шаг размахивая длинными руками.

В маленькой комнате стояли две койки. На одной лежала черная техническая фуражка. На другую, кое-как прикрытую серым в пятнах одеялом, сел Петр, придвинул для Мити единственный стул.

— Рассказывай, как живешь, — начал Петр. — В Москве встречал кой-кого из брянских, говорили о тебе. Доволен жизнью?

Опять в его интонации прозвучала какая-то двойственность. Митя не понимал, серьезен он или шутит. И все-таки было приятно снова видеть перед собой Петра.

— Нет, я не доволен, — сказал Митя. Петр оживился.

— Что же, Митя?

— Надоело сидеть за столом, писать бумажки. Просился на фронт — не пускают. А мне обидно — другие воюют, чем я хуже?

Петр понимающе кивал головой.

— А вообще-то, конечно, и в Брянске дел уйма...

— Да, ты не знаешь, куда подевался Малалеев? — вдруг спросил Петр.

----В феврале он тут с отцом целую фабрику организовал, а после Октября исчез...

— Отец ведь богач был, верно?