Чекист

Женщина подошла к столу, за которым сидел Медведев. Склонив голову, так что виден был пробор, аккуратно прорезавший к виску густые черные волосы, он писал размашисто, твердо, то хмурясь, то улыбаясь. Она положила на полуисписанный лист серой шершавой бумаги свою узкую, белую руку. Митя поднял по руке глаза, увидел ее. И густая краска залила его лицо, шею, слезы навернулись на глаза.

— Здравствуй, Митя. Я привезла тебе привет из Москвы, от твоего друга. От Петра. Ты еще помнишь его? Или забыл и его, и всех старых друзей? И меня? Ты свободен сегодня вечером? Я остановилась в городе. В восемь часов возле гостиницы. Хорошо? — Она пошла, мягко ступая, и по спинке беличьей шубки плавно сбегали вниз складки то от одного плеча, то от другого...

Митя продолжал сидеть, не шелохнувшись. Сердце его покатилось куда-то. В груди и в голове плескалось горячее море. Он даже не слышал, как едко сказала ей вслед машинистка:

— Опытная дамочка.

ИСПЫТАНИЕ

В февральские дни семнадцатого года Хрусталочка снова укатила к тетке в Москву. Тимоша при встречах о ней не говорил. Митя не спрашивал. И скоро убедил себя, что забыл ее навсегда. Но однажды Тимоша мимоходом сказал, что Тая в Москве сделалась артисткой и даже снимается в кино.

С того дня Митя не пропустил ни одной новой картины. В холодном дощатом электротеатре Бежицкого сада надрывалось и стонало разбитое фортепьяно под озябшими пальцами тапера. У Мити щемило и ныло в груди. Но ни разу лицо Таи не мелькнуло с экрана.

...Падал мокрый снег, и под тусклым фонарем она в беличьей шубке издали казалась вылепленной из снега.

Митя остановился в нерешительности, поеживаясь в своей короткой куртке, перешитой из солдатской шинели. Она взяла его за локоть.

— Пойдем посидим в ресторане, Митя.

Он ужаснулся. За всю свою жизнь он ни разу не был в ресторане. Кроме того, у него не было денег. Но Тая догадалась.

— Ничего, деньги у меня есть. Возьмем ерунду какую-нибудь, так просто, чтоб посидеть в тепле.

В ресторане было так же холодно и так же накурено, как в исполкомовской столовке. Вокруг сидели незнакомые люди, по виду приезжие. Официанты в белых штанах и белых толстовках, виляя задами, лавировали между столиками, зажимая растопыренными пальцами разноцветные графинчики и рюмки. В зале стоял сдержанный деловой гул. Иногда за каким-нибудь столиком звонко чокались и затем ударяли по рукам. Закусывали одним и тем же — вареной треской с мороженой картошкой.

Столик, за которым они сидели, был бесконечно далеко от зала, от людей, вообще от всего света. Тая рассказывала о своей жизни в Москве. А Митя смотрел на уголок ее рта, возле которого иногда неуловимо возникала и исчезала крошечная ямочка, не больше булавочного острия.

Сначала ей жилось весело в Москве у тетки. В ее квартирке на Арбате постоянно уйма народу. Шумные вечеринки, на которых бывают знаменитые московские артисты, поют и декламируют, а известные художники тут же на обоях рисуют друг друга. Да, один режиссер действительно предложил ей поступить в театр и раза два возил ее на киностудию. В общем, все это как-то увлекало, было интересно. Но потом, потом...

Им принесли чай, сахарин в двух розеточках и серые блинчики, облитые сиреневой слизью.

Тая замолчала, засмотрелась на маленькие белые кружочки сахарина, которые, шипя и пузырясь, растворялись в стакане. Синие глаза ее потемнели.

Да, потом почти все эти знаменитые люди один за другим стали к ней приставать и оборотились обыкновенными скотами. И вечера, умные разговоры, соревнования талантов — все это оказалось пустым звоном, скучным, крошечным мирком ничтожных людишек. Каждый из них думал только о себе.

Однажды кто-то из общих знакомых привел к ним Петра. Здесь, в Бежице, она его не знала, только слышала о нем от Тимоши. Но там они встретились, как друзья детства.

— Почти весь вечер мы говорили о тебе, Митя, — улыбнулась Тая и погладила его по руке. — Вспоминали Бежицу. Петр рассказывал, как вы с ним собирались царя убить. Он тебя очень любит, Митя. Он ведь один остался, мать его умерла, пока он сидел в тюрьме.