— Избегайте библейских примеров, — посоветовал я. — С некоторого времени они не больно-то в чести.
— Его следовало уничтожить, — повторил хозяин. — Так, как он когда-то уничтожил философа Косту Сиракова. Присутствовать на грандиозном процессе, происходящем в нашей жизни, и не участвовать в нем — ну как это можно?
— Кто же вам не дает? — удивился я. — Кто вам мешает?
— Как это кто мне мешает? Разве бухгалтеры принимают участие в исторических процессах?
— Не всем же писать шедевры, — проговорил я, утешая его. — Иначе кто будет их читать?
— Не все это могут, — согласился хозяин. — А я мог. Вот взгляните!..
Он подбежал к книжному шкафу, выбросил из него несколько старых журналов и жестом триумфатора вытащил откуда-то пожелтевшую смятую рукопись. Она была довольно-таки тоненькой. Сираков приблизил ее к глазам, потом положил на стол, склонился над ней и растроганным голосом прочитал:
— «Декарт, или Единство материи и духа…»
— Хорошо, хорошо, — поспешил я остановить его. — А что вы думаете об электропроводке?
Сираков взглянул на меня, слегка удивленный таким неожиданным поворотом разговора. Потом на его лице отразилось подчеркнутое пренебрежение:
— Проводка? Товарищ инспектор, я размышлял о тайнах духовных феноменов, а не физических… Вот первая и, к сожалению, последняя работа молодого Сиракова…
Он поднял вверх рукопись, словно желая произнести торжественную речь, но я поднялся и любезно проговорил:
— Да, вы правы. Это очень досадно… Как знать, ведь могло выйти такое…
Две минуты спустя я был уже на вполне безопасном расстоянии от философа, то есть тремя этажами выше, у чердака.
На серой двери, ведущей в ателье, висела табличка «Лида Сиракова, художница». Звонка нет, и на табличке есть еще постскриптум: «Стучите громко!»
Что я и делаю. Вскоре дверь широко отворяется, и на пороге я вижу девушку, которая, наверное, и есть Лида Сиракова.
— Вы техник? — спрашивает она, оглядывая меня.
— Не совсем. Я из милиции.
— А-а, из милиции… Прошу вас, заходите!..
Она, по-видимому, скорее заинтригована моим визитом, чем испугана. Проводит меня в большую, светлую комнату. В ней царит артистический беспорядок. На всех стенах как попало развешаны картины — пейзажи и портреты, о художественной ценности которых я не берусь судить. Посреди комнаты на мольберте стоит большое полотно с едва намеченными контурами. На полу — палитры и тюбики с красками, кисти, баночки.