— Да нет, тогда у меня был Борис Маркович...
— Провались он сквозь землю, ваш Борис Маркович! — со злостью сказал Роман. — О чем бы ни говорили — обя-за-тельно на него выйдем.
Его и в самом деле начал раздражать этот неведомый Борис Маркович, которого Лина называла еще толстым Боренькой. Что за птица такая? И кем он приходится Инне?
— А он провалился уже, — спокойно ответила Инна. — На полную «десятку» провалился.
— Понятно.
— Ничего вам, Роман, не понятно. Никогда вы не знали той жизни, в которой он варился, и дай вам бог — желаю от чистого сердца — не узнать. Пошло там все и мерзко. А меня он, между прочим, подобрал, когда я в петлю хотела лезть. Как кошку подобрал, подкормил и даже дал возможность красивой шерсткой обзавестись.
Музыка звучала чуть слышно. Тоскующая Магдалина бередила сердце.
— Выключите, — попросила Инна. — Поставьте Высоцкого.
Роман замешкался, и она почти закричала на него:
— Смените музыку, пусть крутится то, что сердце не жалит — рвет на части!
— Ну уж... — скептически протянул Роман. Но кассету сменил, и хрипловатый сильный голос певца под высокое напряжение гитарных струн ворвался в туманы прошлого, рассеял их.
— Это то, что я люблю! — Инна снова оживилась. — Вот, Роман, и здесь мы — разные.
— Так это же хорошо!
— До поры.
Звонок у телефона был низкий, успокаивающий. Роман долго подбирал такой тембр — чтобы не раздражал, не сбрасывал своей внезапностью со стула.
Роман извинился перед Инной, взял трубку.
— Как вы там, воркуете? — В голосе Лины слышалась насмешка.
— Линок, не будь занудой.
— Ты уже окончательно морально разложился или только к тому дело идет?
— Линка!