— Константин, ты слышишь, Стаса посылают в Грузию, в командировку, — она транслировала ему, будто он не присутствовал здесь же при разговоре. Видимо, ее глубоко поразило, что в Грузию можно ездить работать, а не отдыхать.
Хрулев невозмутимо пожал плечами:
— А что? Я всегда говорил, что Стасик способный парень. И добросовестный. Подожди еще немного, будешь иметь сынка-полковника.
Мать махнула на него рукой:
— Ах, при чем здесь полковник? Это надолго, Стас?
— Трудно сказать, — неопределенно ответил я. — Там посмотрим.
Мать сказала Хрулеву:
— Костя, иди подверни огонь в духовке, птица сгорит. Сколько времени сейчас, Стас?
Предотъездная суматоха уже полностью поглотила ее. Я отвернул рукав пиджака и увидел, что часов нет. Забыл. Днем, еще на Петровке, снял, положил в ящик стола и забыл. Черт, досадно. Не возвращаться же за ними. Я отпустил рукав и сказал:
— Не знаю. Часов нет.
Мать это почему-то очень удивило.
— Как нет часов? — спросила она. — Ты же не маленький. Как ты без часов обходишься?
— Часы у меня вообще-то есть. Я их просто забыл на работе.
— Как же ты будешь без часов? — сильно заволновалась она. — Как же ты время определишь? У тебя же тогда вообще режима не будет? Ведь нельзя же не знать, сколько времени!
— Мама, я буду знать, сколько времени, — сказал я, сдерживая раздражение. Я ведь не в пустыне и часы — не проблема.
— А как же ты все-таки будешь определять время? — настойчиво допрашивала мать. Я уже пожалел, что сказал про часы.
— Не знаю, мама, не знаю я сейчас, как я буду определять время, — сказал я сердито. — Днем я буду спрашивать у прохожих, а ночью определять по звездам.
— Ох, до чего же ты у меня нескладный! — с искренней горечью сказала мать. Видимо, в этом и состоит баланс душевного напряжения у людей — те, кто легко и весело относится к важным и серьезным вещам, загружают душевные трюмы балластом всякой чепухи — равновесие сохраняется, жизненные бури не могут их перевернуть.
Мать вышла из комнаты, а я посчитал дымящиеся в пепельнице сигареты, ни много ни мало — пять. Я встал и аккуратно загасил их. Пора идти. Мать что-то искала в спальне, Хрулев возился на кухне, напевая приятным баском: «Тбилисо, Тбилисо, под солнцем Грузии моей…» Мать вышла из спальни, и я увидел, что она плачет.
— Вот возьми, — и она протянула мне часы.
ebooksa