Островитяния. Том первый

22
18
20
22
24
26
28
30

Это начало меня раздражать. Почему они считают, что я не способен понять их?

— Так ли уж вы отличаетесь от нас?

— Думаю, все равны в том, что они люди, но ощущение жизненных ценностей у нас разное.

— Хорошо, предположим, некто уже долго живет в вашей стране, в точности следуя всем вашим обычаям.

— Это только начало. От него потребуется большее. Конечно, ему придется смириться с отсутствием многого из того, что окружало его дома. Он должен научиться радоваться нашей жизни, сроднясь с нею, а не глядя на нее как на объект изучения. И все происходящее в Островитянии должно волновать его до глубины души.

— Ты думаешь, нельзя понять явление, просто изучая его?

— Явление, но не образ жизни. Его нужно не только знать, но и чувствовать.

— Какого же рода эти чувства?

— Ну, хотя бы… Нет, этого не передать словами.

— Ты совсем как Дорна. Веришь в первую очередь чувствам. Если чувство нельзя выразить словами, оно сомнительно.

— Но какая разница?

— Без слов чувство нельзя понять.

— Нужно просто чувствовать, и все!

Я рассмеялся, отчасти над Дорном, отчасти над своими безуспешными попытками переубедить его.

— В чем-то мы с Дорной похожи, а в чем-то совсем нет, — коротко сказал мой друг. — И проявляется это по-разному. Мне было очень непросто понять, то есть почувствовать, почему вы, американцы, думаете и ведете себя так, а не иначе, и до конца мне это так и не удалось. То был для меня хороший урок. И теперь я думаю, что иностранцу тоже почти невозможно понять нас до конца.

— Хорошо, хоть «почти». Значит, нам не хватает остроты чувств?

— Я не то хотел сказать.

— Дорн, мне ненавистна сама мысль о том, что я никогда не смогу тебя понять. Ты приводишь меня в отчаяние. Когда я только приехал, меня одолевали очень странные чувства, непонятные, страшные, но понемногу я стал привыкать и уже не ощущал себя таким растерянным.

— Дорна считает, что со временем ты поймешь нашу жизнь.

— Правда?