«Вот, — подумалось мне. — Вот он, Золотой век». Там, у меня дома, никто из собравшихся на пикник никогда не обращал внимания на красоту окружающего, все были сосредоточены на себе, на своих делах либо хохотали и болтали без умолку, и уж конечно больше всего в таких случаях ценились «компанейские ребята», заводилы и спорщики…
Но птичка-дудочка была такой человечной. Я не мог устоять перед соблазном взглянуть на сестер, и, когда уже почти поднялся до того места, где они сидели, мелодия резко оборвалась. Притихшие Неттера и Наттана молча глядели на меня. Как птицы на ветке, они сидели рядышком на упавшем стволе, и длинная зеленеющая ветвь изогнулась над их рыжекудрыми головами. Я подошел, и сестры подвинулись, освободив мне место посередине, но, как только я сел, Неттера встала.
— Я, пожалуй, пойду помогу, — сказала она и побежала вниз.
Наттана подавила смешок, а когда я взглянул на нее, вдруг отвела глаза.
Смущенный тем, что помешал Неттере играть, я не мог вымолвить ни слова. Наттана сидела, зажав руки между колен, и ее повернутое в профиль лицо светилось мягким алебастровым, словно изнутри идущим светом на фоне окутанного синеватой дымкой леса.
Дудочка Неттеры запела снова — внизу. Наттана вздрогнула и неодобрительно то ли вздохнула, то ли фыркнула.
— Перестань, Неттера! — приказала она, и трель резко оборвалась.
Потом, обратившись ко мне, сухо спросила:
— Как прогулялись?
— Прекрасно. А на обратном пути еще и искупались — просто замечательно.
— А Эттера тоже купалась?
— Да, в верхнем пруду.
— Я думала пойти.
— Мне хотелось, чтобы вы пошли.
— И сейчас думаю. — Она коротко рассмеялась. — Лучше я пойду.
— Почему, Наттана?
Она едва заметно передернула плечами и сквозь зубы ответила:
— Да так… Ходьба — это полезно!
Несколько мгновений мы молчали.
Наттана пристально глядела на меня. Казалось, воздух дрожит. Я почувствовал себя на грани чего-то очень больного, то ли очень сладостного, и мне захотелось найти защиту в словах.