Островитяния. Том второй

Сидя за обеденным столом Файнов, Дон, казалось, один занимал целую его сторону. Он приехал за мной. Позавчера он вышел со своей фермы и добрался до сторожки в долине Доринга; переночевав там, он прошел через Островной перевал, дойдя до скотоводческой фермы одного из Танаров, сегодня он был уже у Файнов. Погода стояла хорошая. Быть может, я не против выехать прямо утром?

Рядом с этим незаурядным человеком прочие казались незначительными. Крупный, крепко сбитый и почти уродливый, он поражал своей мужественностью, а потому казался почти красивым. Его довольно низкий лоб отличался благородными, уверенными очертаниями, волосы вздымались над ним, как два мощных черных Крыла. Густые черные ломаные брови нависали над глазами. Верхние веки у краев образовали складку, а маленькие глаза были широко расставлены. Светло-зеленые, они порою вспыхивали, как огненный желтый бриллиант. Короткий нос с широкими ноздрями можно было назвать точеным. Остальную часть лица скрывала черная борода.

Каждый невольно чувствовал угрозу, исходящую от его мощной, гориллоподобной фигуры. У него были крупные руки, но длинные, тонкие, с тщательно ухоженными ногтями пальцы. Говорил он обычно ровным, высоким голосом, почти тенором, никак не вязавшимся с его обликом. Он выглядел как джентльмен, едва ли не денди, одновременно напоминая могучего пещерного человека. Обворожительная улыбка освещала все его в общем-то угрюмое лицо, напоминавшее море перед бурей.

Он был немногословен и тем не менее всегда умел расположить к себе. На любой вопрос вы получали дельный, доброжелательный, пусть и весьма краткий ответ. Казалось, любой может идеально ужиться с ним, однако постичь его представлялось равно невозможным.

Хотя приезд Дона и не был неожиданностью, я оказался не вполне готов к нему, как и к тому, что скоро, может быть, увижу Наттану, но мысль о том, что мне предстоит в разгар зимы пробираться через снежные заносы по высокогорному перевалу, не оставляла слишком много времени, чтобы думать о посещении Верхней. Неведомые опасности — вот с чем мне предстояло столкнуться в первую очередь.

— Первый день будет легким, — сказал Дон, и, пожалуй, это был единственный комментарий. Но лучшего проводника вряд ли можно было сыскать. Когда дела шли у меня на лад, он не вмешивался, когда же требовалась помощь, он оказывался тут как тут и делал все, что было необходимо.

Из всех знакомых я попрощался только с Файнами и Марой. Поклажа моя состояла из одной смены белья, туалетных принадлежностей, коньков и пачки писчей бумаги. Когда я вернусь? Трудно сказать. Может быть, недели через две, а может быть, и больше. Я чувствовал, что ввязываюсь в самую отчаянную авантюру в моей жизни. Все было необычным. Все постоянно балансировало на грани невероятного сна.

Мы выступили на лыжах без особой спешки, наши снегоступы были привязаны к дорожным мешкам. Я чувствовал себя в хорошей форме, хотя вылазки на соседние фермы отняли больше сил, чем я предполагал, а ведь впереди меня ожидала отнюдь не увеселительная прогулка. Однако мы прошли всего восемнадцать миль, поднявшись в общей сложности на тысячу футов, — нагрузка по силам, и до Танаров я добрался даже более свежим, чем когда мы выходили или ночью, проведенной почти без сна.

Танар — одно из распространенных имен в Островитянии, его носят около двадцати пяти семейств. Единственными обитателями дома, где мы остановились, были женщина тридцати с небольшим лет — дочь покойного судьи Танара — и ее муж, Орлан, немногим старше. О них обоих у меня осталось самое смутное воспоминание, поскольку следующие два дня оказались полны столькими и такими волнующими событиями, которые оттеснили образ Танаров куда-то далеко в прошлое.

Мы вышли на рассвете; пройти предстояло всего десять миль по прямой, затем следовал подъем в четыре тысячи футов, и поначалу это снова показалось легко. Наш путь лежал через леса к западу от Фрайса и должен был вывести нас к границе леса на высоте семь тысяч футов, точно в том самом месте, где Дон поставил свою «южную сторожку». В ней мы собирались заночевать, а назавтра, пройдя перевал, спуститься к сторожке в долине Доринга или, если успеем, проделать весь путь до Хисов.

Накатанная тропа скоро кончилась, и подниматься стало все труднее и труднее. Лес пошел густой, снег здесь лежал глубокий, рыхлый, и местами лыжи проваливались. Как Дон определял нужное направление — сказать не берусь. Я чувствовал лишь, что мы забираемся все выше. На деревьях не было зарубок, на местности — каких-либо отметок, а служивший некоторое время Ривс мы пересекли, и река скрылась из глаз. К тому же и шли мы иным маршрутом, не тем, которым пользовался Дон на пути к Файнам, потому что он всегда поднимался одной дорогой, а спускался — другой. Подъем почти сплошь превратился в выкарабкивание из снежных ям, куда я проваливался, или возни со снегоступами, когда приходилось снимать лыжи, укрепляя их за спиной. Тем не менее мы упорно продвигались вперед, примерно по миле в час. Уверен, что в одиночку Дон мог бы идти куда быстрее. И все же по большей части он предоставлял мне выпутываться самому, из чего я заключил, что держусь не так уж плохо. И вообще идти с ним было замечательно, настолько он был поглощен тем, что видел и слышал кругом, — жизнью заснеженного леса, следами животных и птиц. Несколькими словами, а иногда улыбкой и жестом или попросту движением бровей он обращал мое внимание на то, что видел и слышал сам, так что восхождение наше было больше чем просто восхождение.

В час, после семи часов пути и привала, мы достигли лесной громады, и тут-то перед нами впервые открылся действительно великолепный вид. На востоке вздымалась Малая Островная с высокой округлой вершиной, заснеженная и уступистая. И хотя сама Островная видна не была, у наших ног простирались равнины Островитянии; ниже широкой полосы лесов расстилались склоны горных пастбищ, а за ними тянулись уже и сами равнины, уходящие в темную синюю даль, ограниченную почти черной, как грозовое море, чертой горизонта.

Над нами нависали ледяные выступы и снежные поля, выше была только бездонная синева небес, однако мы по-прежнему не снимали снегоступов, к которым Дон приспособил еще и острые металлические шипы, после чего, взяв веревку, мы обвязали свободный конец каждый вокруг себя. Путь, выбранный Доном, был извилист и крут, но вернее других вел к цели. Лишь в нескольких местах передвигаться удавалось с трудом, и только пару раз наши снегоступы давали сбой. Часам к шести мы были у сторожки.

Она стояла в пугающе пустынном месте, наполовину занесенная снегом, с запада и востока укрытием ей служили отроги горы, а передом она была обращена к открытой южной стороне. Сложенная из тяжелых камней, сторожка занимала площадь около восьми квадратных футов. Каждый дюйм внутреннего пространства был строжайше и продуманно использован; единственное маленькое оконце глядело на крутой горный склон. Сидеть можно было только на двух расположенных вдоль стен койках. Впрочем, удобнее было даже не сидеть, а лежать. Дон развел огонь в небольшом очаге. Я чувствовал себя усталым, но силы еще оставались. Когда наше изумительное, волнующее, дивное путешествие подойдет к концу — какой упоительно радостной будет встреча с Наттаной!

С этой мыслью я уснул.

Такого холода, как в ту ночь, я никогда не мог себе и представить. Камни горы трещали и скрежетали на морозе. Казалось, неведомое черное чудовище подстережет нас снаружи в ужасающей тишине. Дон мирно спал. Не знаю, тепло ли ему было, но мне было отнюдь не жарко. Пришлось, собрав всю свою волю в кулак, встать и снова разжечь огонь. Пальцы на руках и ногах так ныли, что я решил было, что обморозил их; глаза слезились, но не от боли, а исключительно от холода… Какое блаженство испытал я, когда наконец согрелся и смог снова думать о Наттане, что никак не удавалось, пока мне было холодно.

— Сегодня пройдем перевал, — сказал Дон, когда мы проснулись. Было еще рано. Позавтракав густым, горячим супом, приятно обжигавшим внутренности, Дон связал обе пары лыж и снегоступов и закинул их за спину. Прежде чем выйти, мы, по его настоянию, согрели нашу одежду, развесив ее перед очагом.

Снаружи едва рассвело, и каждый вдох ранил легкие, как острое лезвие, и боль эта не отпускала ни на минуту.

Трижды я думал, что не смогу сделать дальше и шагу. Вслух я об этом, естественно, не говорил, но несколько раз мой спутник как бы невзначай сам замечал, что для него такое восхождение — дело привычное, а вот я, похоже, еще не совсем освоился.

— Теперь я знаю ваши силы, — сказал он помимо прочего. — Они еще далеко не на исходе.