Хорошо потрудившиеся работники, усталые и голодные, тяжело топали башмаками по кухонному полу. Эттера, которой я побаивался — ведь в ее глазах я совершал нечто предосудительное, — хлопотала у очага, не оборачиваясь к нам. Братья разбрелись по своим комнатам. По дороге к себе я заглянул в гостиную. Увидев сидящую за столом Наттану, я почувствовал, как у меня перехватило дыхание. Да, я, несомненно, любил ее.
Наттана быстро подошла, взяла меня за руку:
— Я весь день только о вас и думала.
— А я — о вас.
Голоса у нас обоих дрожали. Она поднесла мою руку к губам, но честь была непомерно велика, и я удержал Наттану.
— Эттера может войти! — быстро прошептала она.
Руки мои безвольно опустились… Теперь говорить было легко, но сердце по-прежнему отчаянно билось.
— Приходи сегодня, Наттана!
— Конечно! Но поторопитесь, ужин уже почти готов.
Радостное, счастливое нетерпение вновь охватило меня.
Наттана запаздывала, но наконец бесшумной тенью скользнула в комнату.
Одним движением сбросив плащ, она почти выкрикнула мое имя, голос ее звучал возбужденно, готовый сорваться, она словно не замечала, что стоит передо мной совершенно нагая. Я хорошо знал ее тело, изучив каждую его линию, каждый изгиб. Теперь в нем не было тайны, но и не было на свете ничего более желанного.
— За ленчем Эттера снова будет дуться, — сказала она. — Я провела целый день одна и все думала, думала. Даже работать не могла! Еле удержалась, чтобы не пойти к вам и не сказать, что виновата.
— Мне тоже жаль.
— Мы оба виноваты! Если Эттера еще не уверена, то догадывается. Я знаю, что вы думаете, но прошу, не говорите об этом.
— Не буду. Иди ко мне!
Наттана послушно скользнула под одеяло. Я поцеловал ее и крепко обнял, но она отодвинулась и сказала:
— Я знаю: вы думаете, что мы ссоримся оттого, что скрываем все от других, и это держит нас в напряжении…
— Да, Наттана! Мне бы хотелось уехать отсюда.
— И мне, но мы не можем, а если бы и могли, куда бы мы поехали?