Островитяния. Том второй

Конечно, — продолжала Наттана, — он долго добивался ее. Для него, я думаю, это было настоящее… настоящая ания… Только этим он мог привлечь ее. Но он был недостаточно великодушен, чтобы отпустить Неттеру, зная ее чувства к себе. Когда любит только один, этого недостаточно. Конечно, если кто-то думает, что у него хватит любви на двоих, это большой соблазн, но так не может быть: нет любви, которая возместила бы любовь другого… Вы говорит, она смирилась. Да, но одного смирения мало!

Она говорила пылко, словно защищаясь от моих обвинений.

— Да, Джон Ланг, она не такая, как многие другие женщины. Быть может, у нее никогда и не возникло бы сильного желания выйти замуж за какого-нибудь определенного мужчину, и ни за кого другого. Она могла оказаться не способной к таким чувствам. Среди женщин это бывает. Мы все привыкли к мысли, что ей следует выйти замуж. Как это было глупо! Первым завел об этом речь отец. Она не подходит для того, чтобы быть женой, рожать детей, поддерживать вместе с мужем семью, принадлежать ему, когда он этого хочет, вести хозяйство. Ей лучше было бы расти, как она росла, жить своей музыкой и влюбляться, да-да, влюбляться, если ей того хотелось. Влюбленности вряд ли стали бы для нее главным. И она могла бы вести такую жизнь, если бы не отец. Тут его главная ошибка, его вина.

Наттана умолкла.

— Ну вот, я все вам и рассказала, — голос ее звучал уже иначе, — почему бы, собственно, и нет?

— Я тоже так думаю.

Она поехала рядом.

— Могу рассказать и насчет отца, — сказала девушка. — Рано или поздно все равно придется. Его одолевают разные мысли, Джон Ланг, которых он где-то набрался. Думаю, это с тех пор, как он стал наезжать в университет. Он не ждал, что ему придется наследовать моему дяде, и перед ним встало сразу так много дел и задач. У него властная натура. Не знаю, специально ли он завел столько детей, но уж командовал он нами вволю! Одна из его идей была в том, что супруги не должны предохраняться от появления Детей. Он внушал это нам, но у нас уже много веков люди придерживаются иного обычая. И думай он так, как все, он не женился бы дважды и был бы воздержаннее со своими женами… Но таков уж отец! Все должно было быть по его.

Голос Наттаны зазвенел.

— Это называется эгоизм, Джон Ланг. Думаю, дело тут в его слабости, в том, что он никогда не мог до конца решиться на то или иное. Сам он от этого не страдает, но страдаем и будем страдать мы! Нас слишком много в усадьбе, и это тоже неправильно.

— У нас принято считать, что ребенку лучше в большой семье, что в ней он растет более подготовленным к жизни, — сказал я.

— Здесь не так. В нашей семье никогда не было счастья и покоя, не то что в других. У нас только два поместья, и даже нет денег купить новую землю. Скоро владение землями придется разделить, тут уж ничего не поделаешь, и скот придется перегонять с пастбища на пастбище. Эк хочет обосноваться в Верхней усадьбе, и Атт, наверное, уедет с ним. Поместья небогатые, и работы там много. Если мы, девушки, выйдем замуж, дело может поправиться, а если нет… даже и не знаю, где мы все будем жить. И отец хотел, чтобы Неттера уехала к мужу, хоть и знал, что она не питает к нему ании, потому что одной заботой для него стало бы меньше! Само собой, он бы в этом никогда не признался. Но почему сестра не могла иметь ребенка, и не выходя замуж? Я спорила с ним без конца. Он говорил, что это будет нечестно по отношению к ребенку, я — что к Неттере. Тогда отец сказал, что ее вообще не следует принимать в расчет — она виновата (во всяком случае он это подразумевал). И знаете, что может быть хуже всего из того, что он задумал? Хуже всего может быть то, что он пойдет за Морами, рассчитывая, что в новой жизни, которую нам сулят, найдутся возможности все уладить. Так чего же удивляться, что я так несчастна? Если бы не было меня, если бы семья вообще состояла из трех-четырех человек — ему бы вряд ли пришли в голову подобные мысли. Теперь он уже не с Ислой Дорном и его друзьями. Он не пойдет за ними! И он наверняка думает, как бы ему выпутаться. Он не говорит об этом прямо, но…

Наттана закрыла лицо руками.

— Ах, Джон Ланг! — горестно простонала она. — Может, все и не так. Не стоило мне вам это рассказывать.

— Нет, стоило! — воскликнул я в отчаянии. Никогда еще Островитяния не являлась мне такой.

— Нет… Я совсем перестала его понимать.

— Вы должны, если хотите помочь ему.

— Как стыдно! Уж лучше вы дали бы мне пощечину, разозлили меня!

Пригнувшись к холке своей лошади, Наттана резко рванула вперед; жеребец подо мной застыл в недоумении, но тут же пустился вдогонку.

Девушка со смехом оглянулась. Она хотела погони, и я вынужден был уступить, надеясь, впрочем, что мне не нагнать ее. Так и случилось. Наттана мелькнула и скрылась за поворотом тропинки, ведущей вниз, к берегу Хиса. Тут скачки были невозможны. Я думал, что девушка подождет меня, однако, когда мы доскакали до конца тропинки, она уже мчалась через мост. Я не отважился положиться на незнакомую лошадь из страха свернуть себе шею. Когда я добрался наконец до противоположного берега, Наттана уже превратилась в едва различимую точку, стремительно удалявшуюся через луг. Она ни разу не обернулась. Это было обидно, но еще больше меня раздосадовало, что, вернувшись, я не нашел ее и на конюшне.