— А где?
— Сначала он жил в Нью-Мексико, и мы вместе с ним; потом переехал во Флориду, на мыс Канаверал, и мы вместе с ним. А потом он должен был много путешествовать, поэтому мы и поселились здесь.
— Ведь этот дом всегда был ваш?
— Да. Но раньше мы жили в нем только летом.
— И ты не знаешь, куда послали твоего отца?
— Не знаю. Сначала мы получали очень много писем. Отец и мать писали друг другу каждый день. Думаю, что мама до сих пор пишет ему по ночам. Почтальонша над ней смеется.
— Я уверен: они думают, что ваша мама уговаривает его вернуться в семью, или что-нибудь в этом роде, — горько заметил Кэльвин. — Не могут они понять обычной, искренней любви, даже когда встречаются с ней. Ну а что дальше? Что случилось потом?
— Ничего. В этом-то все и дело.
— Ну а письма отца?
— Они перестали приходить.
— И вы ничего не знаете?
— Ничего. — Мэг еле говорила. В голосе слышалось страдание.
Они замолчали, и тишина была так же осязаема, как и тени, что лежали у ног.
Наконец Кэльвин произнес холодно и сухо, не глядя на Мэг:
— Вы думаете, он умер?
Опять Мэг попыталась вскочить, и опять Кэльвин ее удержал.
— Нет! Нам сообщили бы, если бы это было так. Ну, послали бы телеграмму или что-нибудь еще. Обязательно сообщили бы!
— А что они говорят? Мэг подавила вздох:
— Эх, Кэльвин! Мама много раз пыталась узнать. Где только она не была! Даже в Вашингтоне. Ей сказали, что отец выполняет секретную опасную работу, что им надо гордиться, но некоторое время он не сможет нам писать. И они сообщат о нем, как только будет возможно.
— Мэг, не психуй, может, они сами не знают?