— Да, недалеко…
— Джон! — воскликнула Глэдис. — Ты так побледнел! Что случилось?
— Осталось около мили.
Глэдис пристально глядела на меня, но я был не в силах вынести ее взгляд.
— Ты и вправду так волнуешься? — спросила она, словно только что сделала великое открытие.
— Больше всего — из-за тебя, — ответил я.
— Не обращай внимания, дорогой, мало ли какие у меня могут быть сомнения.
Мы ехали вдоль границы поместья Аднеров; дорога, идущая между каменных изгородей и местами почти совсем терявшаяся в траве, постепенно спускалась к скошенным лугам. Чувствуя, как больно забилось в груди сердце, я увидел ивы, почти совсем облетевшие и еще больше пожелтевшие с тех пор, как я видел их в последний раз, серые стволы и пурпурные листья буков, крышу и верхние окна нашего дома. Но Глэдис смотрела на меня и не замечала всего этого.
Мы подъехали к мосту, тени падали на текущую под ним прохладную воду. Я натянул поводья и пропустил Глэдис вперед. И вот лошадь ее ступила на землю нашего поместья. Дом был виден во всю длину; стоя одиноко, он немного возвышался над нами — каменные колонны, наполовину освещенные ярким солнцем, наполовину скрывшиеся в густой тени. Весь фасад был словно покрыт тонкой солнечной позолотой.
Дорога поворачивала к конюшням и амбарам. Я свернул в траву, Глэдис за мной, мы подъехали к дому, и я остановился.
— Это он?.. — спросила Глэдис.
Я не в силах был отвечать. Наши взгляды встретились, она робко улыбнулась.
— Это он! — повторила она уверенно. — Это он, и я чувствую, что полюблю его. — Однако она даже не огляделась вокруг. Я спрыгнул с лошади, привязал ее и, подойдя к Глэдис, помог ей, пока она тяжело спускалась на землю. Вид у нее был усталый. Она не сводила с меня глаз. Привязав лошадь, я взял Глэдис за руку.
— Либо ты сам ужасно переживаешь, — сказала она, — либо беспокоишься обо мне. Не надо, Джон.
Голос Глэдис пресекся. Я обнял ее и повернул к себе. Она приникла ко мне и замерла. Кругом было необычайно тихо, вблизи не видно ни одного дома — только деревья в своем осеннем наряде, синее небо, зелень травы и поблескивающая внизу река.
Душа моя внезапно наполнилась ощущением покоя и вечности.
— Я буду любить это, — сказала Глэдис. — И я люблю тебя.
— Я люблю тебя больше всего на свете, — ответил я, и мне было больно произносить эти слова. Потом я за руку подвел Глэдис к двери, грубой, тяжелой. Необработанная дубовая поверхность ее была наполовину залита солнцем.
Глэдис перевела дыхание и рассмеялась:
— Мой дом! У меня никогда не было своего дома!