Макар Фаддеевич оживился, на худых щеках его появились резко очерченные пятна нездорового румянца.
Андрей понял вдруг, что Репьев вовсе не упрямый, не злопамятный. И очень тактичный: даже не напомнил о ночной истории. Да и сухость в нем только кажущаяся. Мечты, высказанные чекистом, помогли Ермакову увидеть в нём человека большой души: больной, живет впроголодь, а мечтает о будущих плотинах и гидростанциях! «А я и впрямь небо копчу: контрабандиста, и то поймать неспособен — позволил себя обмануть, чуть было шхуну не погубил...»
Солнце поднялось над горизонтом, расстелив по морю золотые полотнища, но Ермакову было уже не до красоты природы. Оглядев палубу шхуны, которую краснофлотцы убирали после шторма, он буркнул Репьеву:
— Ты погляди тут за порядком, — и направился в каюту, где лежал раненный лопастью винта Ковальчук.
Часть вторая
Глава I
В середине ноября в Одессе сгорел хлебный элеватор — несколько тысяч пудов пшеницы. Пожарные не могли помешать быстрому распространению огня: водопроводные краны оказались поврежденными.
Следующая ночь ознаменовалась взрывом адской машины на электростанции. Взрыв вывел из строя только что отремонтированный генератор, и город опять остался без света.
Тревожно было в Одессе в эти осенние дождливые дни.
А на Греческом базаре и у Привоза прижимистые торгаши вздували цены. У ларьков и лавочек, в кабаке Печесского и еще невесть где рождались провокационные слухи, будто Тютюнник собрал за Днестром новую несметную армию и готовится к походу на Советскую республику, будто из Москвы пришел приказ закрыть все церкви и синагоги, будто Губчека со дня на день начнет отбирать у всех граждан без разбора теплую одежду и обручальные кольца, будто электростанцию поломали сами большевики — не хватает угля, не умеют без старых инженеров обращаться с оборудованием, а приписали все вредительству, будто... «Новости», одна другой чудовищнее и нелепее, расползались по городу тяжелым липким туманом.
Никитин жил в Губчека, да и все остальные чекисты по неделям не бывали дома. Они спали в кабинетах на стульях, на столах, спали самое большее часа три в сутки или вообще обходились без сна, ибо некогда было думать об отдыхе, о пище, о семьях.
Губчека раскрыла и ликвидировала на Одессщине вновь возникшие кулацкие повстанческие комитеты, готовившие восстания против советской власти; выследила и беспощадно уничтожила несколько уголовно-политических банд, рыскавших в пограничных районах; в поисках фальшивомонетчиков проводила массовые облавы на базарах, в игорных притонах, кабаках и выявила, что фальшивые деньги распространяла главным образом шайка Яшки Лимончика, причем дело было у них поставлено капитально, на широкую ногу. Один из бандитов был схвачен в киевском поезде. Он вез целый чемодан денег.
Борьба продолжалась, и ноябрьские события не явились неожиданностью — в войне бывают не только победы. Но каждая новая диверсия, каждый новый акт террора заставляли еще больше напрячь силы, еще быстрее разгадывать и предупреждать вражеские козни.
Большинство происшествий случалось в пограничной зоне. Антос стал действовать осторожнее. Появление «Валюты» сбило с него спесь, но он еще доставлял в Одессу оружие, контрабанду, перебрасывал в город своих людей. Меньше, чем раньше, но перебрасывал. А Лимончик перешел от грабежа частных лавок и прохожих к поджогам государственных и кооперативных складов, начал убивать советских активистов.
Уголовный бандитизм явно смыкался с политическим и направлялся чьей-то опытной рукой. Дело Скадовского кулацкого повстанческого комитета подтверждало, в частности, что разгромленная савинковская организация «Народный союз защиты родины и свободы» вновь ожила.
Все яснее становилось, что эсеры получают средства и оружие через группу Антоса. Но ведь не грек же Антос верховодит ими? Он сам лишь исполнитель чьей-то воли и чьих-то замыслов. Посланный в рыболовецкую артель Тургаенко Николай Ивакин несколько раз сообщал важные сведения о том, где именно Антос выгружал свой «товар», и чекистам удалось кое-что и кое-кого захватить. Но вот уже целый месяц Ивакин молчал, видимо не имея возможности установить связь с Губчека. И поскольку главная нить все еще была не найдена, Тургаенко решено было пока не трогать.
Пограничник Вавилов, который должен был попытаться проникнуть на борт шхуны Одноглазого, исчез, будто в воду канул: то ли он тоже не мог дать знать о себе, то ли понапрасну погиб.
Обо всем этом думал Никитин, когда ехал на внеочередное заседание бюро губкома партии.
Заседание началось точно в девять часов вечера. Кабинет секретаря губкома, в котором оно происходило, освещала стоящая на столе керосиновая лампа.
Секретарь предоставил слово Никитину. Никитин подошел к столу, прищурившись, отодвинул лампу — тоже напоминание: электричества, нет во всем городе.
ebooksa