— Весла по борту! — вдруг скомандовал Тургаенко, достал сигнальный фонарик с узкой световой щелью и два раза мигнул им.
Николай мельком глянул через плечо. С легким шипеньем рассекая воду, прямо на лодку плыло какое-то небольшое судно.
Шхуна Антоса Одноглазого! Черные паруса ее напоминали крылья гигантской летучей мыши.
Едва пассажир взобрался на борт «грека», Антос предупреждающе свистнул и крикнул Тургаенко:
— «Старая черепаха»!
Как ни темна была ночь, но даже сидящий в лодке Ивакин увидел на волнах новое судно.
— «Валюта»! — зло выкрикнул артельщик.
Ночь выдалась на редкость темная, холодная и сырая. Дождь как зарядил с утра, так и не переставал. Палуба, снасти, паруса — все было мокрое, скользкое, и краснофлотцы проклинали в душе и темень, и дождь, и нарушителей границы, за которыми приходилось гоняться в любую погоду.
Еще когда выходили из Одессы, Ковальчук заметил, что с Фоминым что-то неладное: уж больно подозрительно у него блестели глаза. Но подойти к нему — Фомин стоял на вахте у шкота — не было возможности до самого Большого Фонтана.
— Ни сна, ни отдыха! — проворчал Фомин, увидев боцмана. Сказал, поскользнулся и выпустил снасть. Парус распустился, шхуна повернула в полветра и резко накренилась. Волна обдала палубу брызгами.
— Ты что, не проспался?! — прикрикнул боцман. И тут по запаху почувствовал, что Фомин навеселе. — Да ты вроде выпивши?
— Я чуть-чуть, помалкивай! — пробормотал Фомин.
— Эх ты, горе луковое!
Боцман хотел было пойти сказать о проступке Фомина командиру, но раздался сигнал о появлении какого-то судна.
— Может, мне показалось, — говорил впередсмотрящий Уланцев, указывая Ермакову направление.
— Она, она, голубушка! — обрадованно прошептал Андрей, словно остерегаясь, что Антос может его услышать, и прильнул губами к переговорной трубе: — Заводи мотор! Полный вперед!
До сих пор, чтобы не выдать себя шумом мотора, «Валюта» шла только под парусами.
Дальнейшее сложилось как нельзя лучше для пограничников: они отрезали шхуне контрабандиста путь в открытое море и держали ее под пулеметным огнем. Оставалось стремительно выскочить под самый форштевень «грека».
— Самый полный вперед! — скомандовал Ермаков. — Грот до места!
И тут Фомин вторично замешкался, выпустил шкоты, и подхваченный ветром парус взвился кверху.