Андрею стало неловко, и он переменил тему разговора:
— Гляжу я на тебя и понять не могу: чего ты на море подался?
— Приказали — подался.
— Приказали!.. И без тебя нашлось бы, кого на «Валюту» послать. Объяснил бы Никитину: так, мол, и так, не принимает душа моря.
Макар Фаддеевич замолчал, чем-то напомнив комиссара батальона Козлова, вместе с которым Андрей воевал под Царицином. Тот вот так же всегда был спокоен, необидчив, не обращал внимания на грубые слова, будто не замечал горячности Ермакова, и, если хотел его в чем-нибудь убедить, никогда не повышал голоса.
— А кто же тебе приказал? — не унимался Андрей.
— Партия! — сказал Репьев. — Если бы большевики не выполняли приказа партии, а споры разводили, революция никогда бы не победила.
— Знаю я, не агитируй! — нахмурился Ермаков.
— Знать мало!.. Ты сам-то ради чего под Царицыном воевал?
Не дождавшись ответа, Макар Фаддеевич тяжело вздохнул:
— Голод там сейчас страшный.
— Где это? — не сразу сообразил Андрей.
— На Волге... Засуха летом все спалила.
«Зря я его обидел», — подумал Андрей и, желая загладить свою резкость, спросил:
— А у тебя что, родня в тех краях?
— Да нет, я никогда там и не был, — ответил Репьев и незнакомым, мечтательным тоном заговорил о том, как хорошо было бы построить у Царицына либо у Камышина плотину и оросить засушливые степи. Такие бы урожаи созревали, только поспевай убирать.
— Это уж не Волгу ли ты перегородить собрался? — удивленно переспросил Андрей.
— Ее самую! Обязательно перегородим, дай срок! — уверенно сказал Репьев. — Вот выловим всяких антосов и лимончиков — поступлю в институт. — Макар Фаддеевич улыбнулся своей мечте и продолжал: — Стану инженером и махну на Волгу или на Днепр строить гидростанцию.
— Далеконько загадываешь, — усмехнулся Ермаков.
— Почему далеконько? На Волхове, под Петроградом, заложили первую. Читал в газете? Если не загадывать, то и небо коптить незачем.