— Какие-то лекарства, лечебные ванны, прогулки в горах. Ни во что я не верил, как и в то, что я болен. Но место было прекрасное, летом там прямо благодать. Я гулял и очень много читал. А после, в студенческие годы, мне в клинике делали какие-то уколы.
— Не можете назвать то лечебное заведение в Гарце?
— Санаторий-пансионат доктора Вайнера.
— Какая там была достопримечательность?
— В каком смысле?
— Ну которая учила, по мнению доктора Вайнера, долголетию?
— А-а, террариум с живыми черепахами.
Доктор Килингер рассмеялся:
— Когда правда — она одна для всех. Доктор Вайнер однажды приглашал меня туда, совсем молодого психиатра на консультацию. И конечно же, хвастался черепахами как лечебно-психологическим фактором. А то, что вы не верили в лечение там, имело все основания — это заведение было чисто коммерческим предприятием, рассчитанным на детей богатых родителей.
Самарин молчал и думал в это время о том, какое великое дело точно отработанные детали легенды...
— Идите в госпиталь и ничего не бойтесь, — сказал Килингер. Но ничего не добавил о том, поможет ли он хоть чем-нибудь, хотя бы телефонным звонком знакомому психиатру.
В тот же день Самарин предстал перед двумя госпитальными врачами. Один из них был совсем молодой, все время понуждавший себя выглядеть серьезным и глубокомысленным. Но он почти не участвовал в разговоре, а если хотел что-нибудь спросить, непременно испрашивал на это разрешение у второго — худощавого, примерно сорокалетнего мужчины, с узким удлиненным лицом, точно перерезанным пополам глубокими глазницами, на дне которых поблескивали крупные черные глаза. Две глубокие морщины от ноздрей к уголкам рта еще более удлиняли его лицо, но когда он говорил, эти морщины оживали, смягчались, и казалось, что лицо у него в эти мгновения укорачивалось.
— Расскажите о ходе своей болезни, — сказал длиннолицый неожиданно глубоким, бархатным голосом.
Помня советы профессора Краснушкина, Самарин не спешил с ответом. Пожал плечами, подумал, глядя куда-то на стену повыше врачей:
— Мне сделать это трудно.
— Почему?
Самарин посмотрел на длиннолицего и точно обжегся о его глаза.
— Видите ли, доктор... Моя болезнь для меня — тайна, и у меня не раз появлялась мысль, что, не проходи я лечения, не было бы и речи о болезни. Я думаю, что после самоубийства матери отец сам... Я у него остался один... Ему, наверное, мерещилось, что со мной то же... А было все проще и понятнее. В детстве я очень много читал и сильно от этого переутомлялся.
— Что вы любите читать? — спросил длиннолицый.
Самарин усмехнулся тому далекому своему увлечению: