— Аллес орднунг, — сказал он, улыбаясь и вытирая платком вспотевшее лицо.
Так, у этого все в порядке. Кое-кто ему ответно улыбнулся, другие провожали его безучастными взглядами. Самарин нагнал его:
— Извините, скажите, пожалуйста, там строго спрашивают?
— Не так строго, как грубо, — ответил толстяк. — Знаете, мне уже за пятьдесят, я свое отвоевал и не заслужил, чтобы во мне видели плохого немца. Я, между прочим, парикмахер, а у немцев растут волосы и здесь. И если я хочу зарабатывать здесь — это мое дело. Я их спросил, зачем надо кричать о жизненном пространстве для немцев, если вы не даете немцам на этих пространствах жить и работать.
— Спасибо, — поклонился ему Самарин и вернулся на свое место.
Ответ толстяка ничего утешительного не дал.
Побывали в комнате еще трое. И у них тоже все было в порядке — аллес орднунг. А у четвертого, тоже примерно пятидесятилетнего мужчины, явно произошли неприятности. Он вышел из комнаты в сопровождении солдата, который повел его на второй этаж.
— Это неправильно... это недоразумение, — бормотал он, на ходу оглядываясь на солдата.
Женщина вышла из комнаты в слезах. Остановилась возле Самарина и, прислонившись к стене, вздрагивала всем телом.
— Что случилось, мадам? — тихо спросил Самарин.
— Здесь служит мой сын, — рассказывала она, всхлипывая. — Он в охране аэродрома. Я вчера приехала к нему. Мне приказано сегодня же уехать. И взяли с меня штраф, за то, что я приехала без разрешения. У меня не осталось денег даже на дорогу.
— Подождите меня на улице, я вам как-нибудь помогу, — сказал Самарин, сам не зная, почему, и зачем он это делает. Но вот же сказал...
Женщина кивнула, благодарно глядя на него, и ушла.
Самарин вошел в комнату и увидел двух офицеров, сидевших рядом за одним столом. Оба молодые, в чистеньких мундирчиках. Один запрокинулся вместе со стулом и покачивался, держась рукой за стол. Увидев Самарина, он поставил стул нормально и воскликнул весело:
— О, и это тоже гражданское лицо! Вам не было стыдно там, в коридоре, среди старцев и старух?
Второй офицерик смотрел на Самарина со злобной усмешкой:
— Он, наверное, тоже парикмахер!
Самарин молча стоял перед столом, переводя недоуменный взгляд с одного офицера на другого. И тогда оба они сделали официальные, физиономии.
— Документы! — холодно произнес тот, что раскачивался на стуле.
— Какие? — спокойно спросил Самарин.