— Руки у них коротки! — холодно ответил Самарин.
— В Краславе фронт слышен, — покачал головой Леиньш.
— Что еще за Краслав?
— Город наш... латвийский... Не дай бог! Не дай бог! — Он тяжело вздохнул и ушел, шаркая ногами в домашних туфлях.
«Встревожились и эти голубчики! До чего же все это приятно! И все это работает на меня, на мое главное сегодняшнее дело».
И вдруг внезапное и будто непроизвольное переключение на мысли о своей жизни по легенде: «А ты подумал о том, что и немец Раух находится в этих же обстоятельствах и не может не реагировать на них уже хотя бы потому, что они отражаются на его коммерческих делах?» И тут же возникла мысль о главном деле: «Не переигрываю ли я и перед Осиповым со своим слепым от незнания оптимизмом? Это же крайне опасно.. Не говоря о том, что Осипов может принять меня за ограниченного, неинтересного для него человека и порвать отношения, но, уже зная, что я не дурак, может заподозрить провокацию и станет докапываться до моего прошлого по своим каналам. Вывод — нужно тщательно контролировать каждый свой шаг и быть особо бдительным в предстоящем разговоре с Осиповым, учитывая его откровения о войне».
Самарин посмотрел на часы — 12.20... И снова эта непонятная усталость. Неужели сдали нервы? Но он же совершенно спокоен. Отчего же усталость?
Самарин подошел к окну. Утром казалось, что день будет солнечным — небо было чистое, высокое. А сейчас по нему ползли низкие тучи, то и дело они закрывали солнце, и тогда на зеленый двор падала тень, и нужно было ждать пока ее смоет солнце. Но ненадолго. Рудзит про такую погоду говорил — рябая. В такую же погоду вчера Самарин приходил к нему на рынок. День был будний, рынок пустовал. Впрочем, теперь и в воскресенье былого оживления там не увидишь. Когда Самарин подошел к Рудзиту, тот читал латышскую газету, которую он называл «Голос проституток». Приняв от Самарина донесение, он подмигнул и сказал:
— Сегодня в «Голосе проституток» статейка интересная. Пишет ее Арнольд Багун-Берзиньш — бандит из местных фашистов. Он на чем свет стоит клянет латышей, которые, забыв, что немцы освободили их от большевиков, запрятались сейчас в щели и не хотят в трудный час помочь своим освободителям, не вступают в отряды самообороны, а те, которые вступили, не являются на сборы. И под конец он пугает, что немецкое командование располагает точными данными, будто русские, если дойдут до Риги, снесут ее с лица земли. Ну ни проститутка ли? И на этом обмане они зовут превращать каждый дом в крепость латышской независимости. Вон когда вспомнили о нашей независимости. Ей-богу, злюсь, но и радуюсь. Горит земля у них под ногами.
Уже начался второй час дня...
Самарин пришел в отель нарочно с опозданием на десять минут. Сидевший за стойкой портье Киву жестами позвал его к себе.
— Во втором холле вас ждут, — сообщил он шепотом. — Хочу предупредить — господин злой, как деревенская собака.
Осипов сидел у радиоприемника, склонив к нему голову, слушал какую-то передачу. Увидав Самарина, выключил приемник и встал. Поздоровался сухо, и они прошли в ресторан.
Они сели за маленький столик у окна. Кроме них, никого в зале не было. Даже официанты долго не показывались.
— Извините за опоздание, — тихо сказал Самарин. — Мне нужно было занести деньги местному жителю, а он дал мне старое название улицы. У кого из прохожих ни спрошу — твердят свое «несапрот» и уходят.
— На самом деле все они немецкий знают, — так же тихо отозвался Осипов, смотря в меню. — Но последнее время они стали его забывать. В порядке эксперимента я спросил у одного что-то по-русски, так у него глаза чуть не вывалились — и бегом от меня! Очень сложно бедным латышам с языкознанием... — Осипов положил раскрытое меню возле себя, оглянулся, — где же, наконец, официанты? — и спросил: — Но неужели они что-то вам еще продают?
— Иначе я бы давно отсюда убрался, — ответил Самарин. — Видно, прав какой-то древний грек, сказавший, что торговля существует, пока живы хотя бы два человека.
Наконец к ним подошел официант, но услышав, что они говорят по-немецки, сказал с поклоном:
— Извините, я пришлю коллегу, который знает ваш язык...
— Видали мерзавца? — тихо сказал Осипов.