Увидев наши кислые лица, старший лейтенант произнес:
— Ничего, ребята, носы не вешать. Мы вам такой участок дадим, что только ходи да прогуливайся.
«Тоже мне, обрадовал, — подумал я. — Мы не за этим пришли сюда, чтобы прогуливаться».
А старший лейтенант тем временем продолжал:
— В вашем распоряжении улица Шота Руставели, от угла улицы Богдана Хмельницкого и до самого Текстильного комбината. Улица прямая, как линейка, освещение хорошее, так что, я думаю, справитесь сами. Участковый что-то не пришел, видимо, приболел, — как бы размышлял он вслух. — Хулиганы там встречаются, а серьезных преступлений — этого нет. Ну, идите, ребятки. Только уговор — всех подряд в отделение не водите, по возможности разбирайтесь на месте. А то я знаю вашего брата, — весело улыбнулся он, — вам только доверь, так вы приведете сюда каждого, кто попытается плюнуть на тротуар...
Напутствуемые старшим лейтенантом, мы вошли в дежурку.
Майор, мурлыча какую-то песенку, решал задачку.
— Он это у нас любит, — пояснил старший лейтенант. — Восемнадцать лет тому назад, до службы в милиции, был учителем. Сюда пришел по общественному призыву, но и по сегодняшний день задачки решает. И когда он этим занят, значит, в городе жизнь идет своим чередом.
— Ну, будет, будет, — улыбнулся майор. — Тебя хлебом не корми, только дай поговорить о моих задачках...
На город опускались сумерки. То там, то здесь вспыхивали лампочки, зажигались неоновые светильники. Редкие прохожие спешили домой, громыхали полупустые трамваи.
— Кому положено, те уже дома, — как бы угадывая мою мысль произнес Степан. — А у нас сейчас на флоте вечерние склянки отбивают, — задумчиво продолжал он, всматриваясь в вечернее небо.
— Мать сейчас корову доит, Ленька стоит около нее с кружкой — ждет парного молока, — в тон Степану тихо сказал Толик.
Вадим шел молча. Трудно сказать, о чем он думал. Уличные фонари отсвечивали на стеклах его очков, за которыми были скрыты умные и всегда по-детски чистые глаза.
Отец у него погиб на фронте, а матери Вадим не помнит. До суворовского он жил у тетки в Ташкенте, куда его привез отец перед уходом на фронт в сорок третьем.
Так и шли мы, размышляя каждый о своем. Улица, действительно, была прямая, лишь в одном месте преградила нам дорогу куча битого кирпича. Здесь шло строительство нескольких многоэтажных домов, а затем опять ровная лента тротуара.
— Ребята, там что-то неладное, — вдруг сказал Вадим, показывая на толпу возле автобуса.
Мы ускорили шаг и, подойдя поближе, увидели пьяного мужчину, преградившего путь автобусу.
Степка подошел и аккуратно взял мужика за одну руку, а я — за другую.
— Чего ты, дяденька, так наклюкался? И не стыдно тебе? — спросил его Толик.
— Хи, хи, — усмехнулся пьяный.