В неделю раз, по субботам, нам, ташкентским, разрешалось уходить в увольнение с ночевкой. Дома уже привыкли видеть меня в милицейской форме, да и я сам чувствовал себя в ней так, как будто всю жизнь носил синий китель с курсантскими погонами.
И все же, когда бы я ни подходил к дому, каждый раз слышал чьи-нибудь возгласы:
— Гляньте, гляньте, бабоньки, Алексей наш идет!
Этого бывает достаточно, чтобы из домов, как бы ненароком, кто с ведром, кто с веником, выходили женщины. Они здороваются со мной, осведомляются о моем здоровье, заводят разговоры, большей частью, о всяких небылицах. С особым усердием делает это тетка Акулина. Как-то завидев меня, она, низко поклонившись, спросила:
— Небось, трудно тебе, Лексей, с бандитами-то оборачиваться? Они ведь вон какие, с пистолетами ходят. Недавно слышала я на базаре от одной женщины, которая капусту продавала. Пришел, эдак, к ней один мужчина да и говорит: «Можно я около вас капустой торговать буду?» А сам рядом поставил мешок и пошел будто бы за весами. Пошел и с концом. А женщина эта, не дождавшись его, директора позвала и объяснила ему, вот так, мол, и так, оставил человек мешок с капустой, а самого нет и нет. Тот возьми да и развяжи мешок, а в нем — человеческие головы.
И тетка Акулина, покачав головой, заохала:
— Ужас-то какой! Что это делается на белом свете?! Ты, милок, не знаешь, поймали этого бандита?
Я хотел объяснить тетке Акулине, что это все небылицы, но в это время проходивший мимо нас кладовщик Семен гаркнул:
— Что, мать, провинилась что ли, стоишь перед ним на вытяжку? — и, покосившись в мою сторону, пробурчал: — Ходят тут всякие бездельники, людям голову морочат.
Тетку Акулину как ветром сдунуло, а Семка, ехидно улыбаясь, прошел мимо меня своей косолапой походкой.
И такое повторяется каждый раз, когда я появляюсь в нашем огромном дворе. Семка, завидев меня, всегда пытается отпустить в мой адрес очередную колкость.
Однажды его назойливость вывела меня из терпения, и я было двинулся к нему. Почувствовав недоброе, Семка прибавил шагу, а затем перешел на бег, хотел скорее улизнуть в свою калитку, но споткнулся и угодил в канаву с помоями, куда только что тетка Акулина вылила грязную воду после стирки.
Вся злость моя к нему исчезла, и я, от души рассмеявшись, пошел к себе домой.
В одно из увольнений я ночью проснулся от непонятного шума, доносившегося со двора.
— Ой! Что-то там происходит? — услышал я испуганный возглас матери. Она вскочила с кровати и выбежала во двор.
В открытую дверь ворвался истошный крик:
— Помогите! Убивают! Помогите, люди!
Почувствовав что-то неладное, я натянул на босу ногу сапоги, накинул на плечи китель и на пороге столкнулся с теткой Акулиной. Ее седые волосы были растрепаны, правый рукав платья от самого плеча до локтя разорван, на лице испуг.
— Ой! Леша, помоги! Семку убивают, — закричала она навзрыд.
Не обращая внимания на вопли тетки Акулины, я выбежал на улицу. Моросил дождь. В дальнем углу двора у Семкиной калитки столпилось несколько кричащих женщин.
ebooksa