— Жми, жми! — крикнул Кузнецов шоферу, выбираясь на подножку. Останавливаться никак нельзя, машина набрала хороший ход, лезла и лезла ввысь. — От, черти! Да куда же их понесло! — Он увидел: корякинская машина поворачивала влево, выбиралась из лощины по небольшому, пологому ее склону, таща за собой орудие. Метров на пятьдесят она приотстала, как и условились. Но зачем же поворачивать? Кузнецов погрозил кулаком: какого черта! И тут же увидел взводного, тот стоял тоже на подножке и махал рукой жестикулируя: вы, дескать, давайте лощиной, а мы на самый гребень двинем.
Хорошая, мощная машина «студебеккер», но дважды пришлось артиллеристам помогать ей всеми силами. Фыркали из-под колес фонтаны грязи вперемешку со снегом, месили эту грязь кирзачи, вздувались лица от напряжения.
— Давай, соколики, давай! — орал Глазков, налегая могучим плечом на борт. Казалось, перед такой силищей, как у него, вряд ли и танку устоять. — Нажимай, глухарики! Наддай пылу!
Заражаясь его злым азартом, что есть мочи наваливались ребята с обоих бортов, и Головин, высунувшись из кабины, тоже что-то орал, но его слова пропадали в реве мотора. А корякинская машина тем временем довольно спокойно выбралась из лощины, ушла влево и поднялась на самый гребень. Было видно, как она там разворачивается, устраивается, знать, на позиции.
— Навались! — ревел Глазков, и этот его рев словно и в самом деле помогал: оба раза «студебеккер», слегка помешкав, все же вырывался из слякоти, рывком уходил вперед.
Когда наконец взобрались наверх, Кузнецов, оглядевшись, выбрал позицию для орудия. День, и без того серый и неуютный, стал увядать: в конце февраля сумерки наступают скоро. Видимость была неважная, по ту сторону высоты местность лежала почти ровная, а дальше за ней зубчатым темным заборчиком стоял лесок. Орудие отцепили, установили на подровненной площадке, надежно вкопали сошники, подтащили ящики со снарядами. Утопленное в лощине, оно вряд ли могло быть замеченным немцами, во всяком случае, на первых порах, а вот корякинское метрах в ста выделялось на гребне, и Кузнецову это сразу не понравилось, хотя он и понимал, что обзор у него побогаче.
Окопы Бурова рваной полосой вытянулись пониже, на склоне. Бой притих, немцы и буровцы лениво перестреливались, ничто, казалось, не предвещает серьезных перемен. Но когда Кузнецов спустился к ним, из окопов навстречу ему донесся радостный крик:
— Ура-а-а! Ребята, танки пришли!
— Танки, танки! — Кузнецов, подходя, помахал бойцам шлемом, засмеялся. По одежде они приняли его за танкиста. — Артиллеристы пришли, ребята!
— Много вас? — несколько сникнув, спросил пожилой боец.
— Две семидесятишести. С полным боекомплектом!
— Тоже хлеб. Замучали нас эти паразиты: лезут и лезут.
— Теперь пускай сунутся.
Пришел Буров. Был капитан в выпачканной окопной грязью шинели, правая пола продырявлена осколками. Тряхнул Кузнецову руку:
— Прибыл, питерский? Мой грех, прости, я настоял, чтобы сюда тебя. Второе орудие чье?
— Корякина. Взводный с ним.
— Ну, теперь легче будет. А то покоя не дают, шнапса до черта, видать — по погоде. Четырежды отбивались. Убитые, раненые... Рацию разнесло в прах.
— Рация со мной, — сказал Кузнецов, — раненых машиной отправлю, давайте их наверх, в лощину.
— Дело, старший сержант, выручил. Гора с плеч. Сейчас распоряжусь. Буров повел взглядом по местности перед высотой. — Ну, а остальное сам видишь. Вон из того леска они и напирают. Да это ладно, полбеды. Танки, по-моему, там сосредоточивают, вот в чем беда.
— Встретим, товарищ капитан. Отобьемся.
ebooksa