Подвиг продолжается

Начальник 6-го отделения милиции Иван Иванович Топилин, иловлинский казак, высокий красивый блондин, встретил Луценко, как всегда, приветливо. Взял рапорт, прочел и вдруг окинул молодого участкового каким-то холодным отчужденным взглядом. Под этим взглядом Василий Самсонович невольно вытянулся, обдернув гимнастерку. Щеки у него сразу запылали, под ложечкой засосало нехорошо. «Сейчас скажет — сдрейфил! — сгорая со стыда, подумал он и на минуту пожалел, что принес рапорт. Но тут же вспомнил свой огромный участок, окутанный по ночам могильной тьмой, живо представил себе ухмыляющиеся наглые рожи Сараенка и его дружков. — А, пускай что хочет говорит! Не буду там служить — и точка!»

Но Иван Иванович сразу ничего не сказал, повертел в руках щербатое пресс-папье, откинулся на спинку стула, посмотрел в окно. Потом опять придвинулся к столу и сказал голосом скучным, обыденным, как о чем-то давно решенном:

— Считай, товарищ Луценко, что рапорта твоего я не видел, — и протянул бумагу. — Возьми да порви сам, чтоб потом стыдно не было...

— Темень там, товарищ начальник... — не нашел лучшего оправдания Луценко и снова запнулся.

— Потерпи! Вторую очередь Сталгрэса отгрохают, глядишь — и Отраду твою осветят. Ежели помощь нужна, скажи Дзодиеву — я велел посодействовать...

Да, немало было уже сделано за эти месяцы. Верно, старший оперуполномоченный Дзодиев крепко помог молодому инспектору. А еще больше поддержал Луценко председатель колхоза имени Ворошилова Иван Федорович Иванов. Бывший красногвардеец, уральский рабочий, присланный сюда в числе первых двадцатипятитысячников, он никак не мог смириться с буйными нравами коренных обитателей Старой Отрады. Новый инспектор пришелся ему по сердцу. Иван Федорович прежде всего поселил Луценко у члена поселкового Совета Лаптева. Выхлопотал у райпотребсоюза служебное помещение для инспектора.

Ему-то единственному открылся Луценко, как горел со стыда у начальника. Иван Федорович усмехнулся, качая головой. Лукавые искорки блеснули в глазах под пушистыми седыми бровями.

— Добрый у тебя начальник, коли вернул рапорт, — сказал он, заметно окая. — Я бы, однако, не вернул. Не стоишь ты того. Коли б ты просто забоялся, это хоть и зазорно для парня, однако куда ни шло. Я гляжу, политически ты плохо подкован. Ведь ты кто есть? Частник какой или милиционер? А коли ты милиционер — страж Советской власти, так пусть всякая недобитая сволочь тебя боится, а не ты ее. На то тебе поддержка наша и обеспечена. Надо что — иди ко мне, иди в поссовет, в райком партии. Подскажут, помогут... На первый случай я тебе чем подсоблю. Бери в помощники Лаптева Ивана Ивановича. Из него милиционер выйдет что надо. И еще у меня на примете есть для тебя помощники...

Так оно все и вышло. Были теперь у инспектора и доверенные лица, и группа осодмильцев, и два старших милиционера — Лаптев и Овчинников. Отрабатывая методически улицу за улицей по поддержанию паспортного режима, Василий Самсонович довольно быстро выявил наиболее опасных лиц. Кое-кого сумел удалить из поселка.

Но обстановка по-прежнему оставалась напряженной. Где-то поблизости скрывался бежавший из заключения бандит Лешка Кучак, осужденный за убийство девушки Архиповой. Шайка Сараенка была связана с ним и, возможно, даже укрывала, иначе не стал бы Кучак грозить страшной карой любому, кто посягнет на его кореша.

И вот пришел час, когда можно, наконец, разрубить этот узелок. Стоя у окна, Василий Самсонович еще и еще продумывал, как лучше взять Сараенка, чтобы добыть улики вчерашнего ограбления. Зажиточную усадьбу старого Пантелеева на Советской улице инспектор изучил до мелочей, знал даже клички всех его трех коров. Как ни верти, а выходило, что лучше всего брать бандита дома. Стало быть, надо только проследить, когда Сараенок вернется от Надьки, и тогда...

За домом Фельдшеровой наблюдение вел Лаптев. С полуночи Луценко устроился в засаде на чердаке соседнего с Пантелеевым дома Говоровых. Часы тянулись томительно медленно.

Сараенок заявился домой уже под утро. При аресте он не сопротивлялся, напротив, нагло ухмылялся. Но когда инспектор нашел свинчатку, а потом извлек из комода бударинский гаманок с новенькими пятерками, Сараенок побледнел и процедил сквозь зубы:

— Ну, Васька, попомнишь у меня...

— Шагай вперед! Дочиста кончились твои угрозы! — сам удивляясь своему спокойствию, сказал Луценко.

Еще час назад он ненавидел Сараенка лютой ненавистью. И не только потому, что не мог простить этому бандиту свою собственную слабость. Василий Самсонович очень любил детей. На улицах Отрады он пристально разглядывал лица подростков, тревожась, беспокоясь об их судьбе. Ведь один негодяй вроде Сараенка способен втянуть в преступную жизнь десятки хороших, но таких еще несмышленых пацанов.

А сейчас словно перегорела эта ненависть в душе инспектора. Только одного хотелось ему: вся Отрада должна видеть, что пришел конец бандитским штучкам.

Никакого транспорта у Луценко под рукой не было. А и был бы, все равно не поехал бы инспектор с арестованным. Шагал он с наганом в руке позади Сараенка через всю Старую Ограду. И два синих кубика, совсем недавно сменивших треугольники на петлицах инспектора, как-то особо весело светились на солнце. Было это для жителей весьма и весьма наглядно, получше всяких душеспасительных бесед. А кто не сумел лично полюбоваться редким зрелищем, тому — Луценко не сомневался — передадут со всеми подробностями.

Конец Сараенка

Такой квадратной спины не было, пожалуй, больше ни у кого в Старой Отраде. Луценко невольно приостановился в воротах. Нет, неспроста явился сюда старый Пантелеев. Интересно, давно он приступки считает? На самом солнцепеке стоит, с непокрытой головой, ну прямо богомолец перед монастырской оградой. Небось, сыновьи грехи надеется замолить, кулацкая душа...