— Вот как было дело, — продолжал он. — В Тижоке имеют обыкновение один раз в год вывозить все собранные за год алмазы. Их делят на части и раскладывают по величине, пропустив сквозь двенадцать сит с разными отверстиями. Затем их зашивают в мешки и отправляют в Рио-де-Жанейро. Но груз этот стоит несколько миллионов, и, как вы догадываетесь, его хорошо охраняют. Служащий, назначенный управляющим копями, четверо конных и десяток пеших солдат из стоящего в провинции полка — таков обычно конвой. Сначала они заезжают в Вилла-Рику, где главный управляющий ставит на мешки свою печать, а потом продолжают путь до Рио-де-Жанейро. Надо добавить, что из осторожности день отъезда всегда держится в тайне. В 1826 году молодой чиновник, по фамилии Дакоста, лет двадцати трех, некоторое время уже служивший в Тижоке в канцелярии главного управляющего, придумал следующий смелый ход. Он сговорился с шайкой контрабандистов и сообщил им день выхода конвоя. Хорошо вооруженная и довольно многочисленная шайка злоумышленников тотчас приняла меры. В ночь на 22 января, за Вилла-Рикой, грабители неожиданно напали на солдат охраны. Конвой мужественно защищался, но был весь перебит, за исключением одного солдата; несмотря на тяжелые раны, ему все же удалось бежать и сообщить об ужасном нападении. Бандиты не пощадили и чиновника, сопровождавшего ценный груз. Он пал под ударами злодеев, и тело его, наверно, было сброшено в пропасть, потому что его так и не нашли.
— А что же Дакоста? — спросил Жоам Гарраль.
— Преступление не пошло ему на пользу. Обстоятельства сложились так, что подозрения вскоре пали на него. Его обвинили в том, что он руководил грабежом. Напрасно уверял он, что невиновен. По своему положению он должен был знать, на какой день назначен выход конвоя. Он один мог предупредить шайку злодеев. Он был обвинен, брошен в тюрьму, осужден и приговорен к смерти. А смертный приговор приводится в исполнение через двадцать четыре часа.
— И несчастный был казнен? — спросил Фрагозо.
— Его заключили в тюрьму в Вилла-Рике, и ночью, за несколько часов до казни, то ли действуя в одиночку, то ли с помощью сообщников, но он бежал из тюрьмы.
— И с тех пор никто никогда не слыхал об этом человеке? — спросил Жоам Гарраль.
— Никогда! — ответил Торрес. — Должно быть, он уехал из Бразилии и живет теперь припеваючи где-нибудь в далеких краях на краденые деньги.
— Пусть лучше живет в нищете! — проговорил Жоам Гарраль.
— И пусть господь покарает его, послав угрызения совести за содеянное преступление! — добавил отец Пассанья.
Тут собеседники, кончив обедать, встали из-за стола и вышли подышать свежим вечерним воздухом. Солнце садилось, но до наступления ночи оставалось еще не меньше часа.
— Такие истории не назовешь веселыми, — заметил Фрагозо, — и начало нашего обручального обеда было гораздо приятней конца!
— А все из-за вас, Фрагозо, — ответила Лина.
— Как — из-за меня?
— Зачем вы все время расспрашивали об этом округе и об алмазах, какое нам до них дело!
— А ведь и верно, черт побери! — воскликнул Фрагозо. — Но я никак не думал, что разговор закончится так печально.
— Выходит, вы первый виноваты.
— И первый наказан, потому что не слышал вашего смеха за десертом.
Вся семья отправилась вперед, на нос жангады. Маноэль и Бенито шагали рядом, не говоря ни слова. Якита с дочерью следовали за ними тоже молча; всех охватила непонятная тоска, словно предчувствие нависшей опасности.
Торрес не отходил от Жоама Гарраля, который, опустив голову, казалось, глубоко задумался; вдруг Торрес положил ему руку на плечо.
— Жоам Гарраль, — сказал он, — мне надо поговорить с вами. Вы можете уделить мне четверть часа?