Драйверы

Совершенно случайно Василий Тихомиров увидел на лобовом стекле под «дворником» своего «Москвича», на котором они приехали, лист бумаги, записку, где рукой кап-три Семенова было написано:

«Меня не ищите и плохо обо мне не думайте. Я просто сматываю удочки. Рекомендация: операцию прекратить! Жму ваши лапы. Удачи и здоровья. До встречи.

Семенов».

Примерно в то же время километрах в восьми от этого места, в сторону дороги Мурманск — Санкт-Петербург, переваливаясь на ухабах, но достаточно резво, по грунтовой дороге катила «Нива» темно-зеленого цвета. Семенов вглядывался в рытвины дороги и мечтал поскорее вырваться на трассу, воткнуть четвертую и мчаться во весь дух на юг.

Там, в одном небольшом украинском городке его поджидали жена с ребенком и комплект новых документов. И на машину он уже обзавелся всеми необходимыми справками… А границу уж он как-нибудь проскочит — не та это граница, чтобы не преодолеть ее. Сначала — в Белоруссию, а уже оттуда — в Украину… Чуть дольше — зато с гарантией домой попадешь.

«И пусть они идут все на торпедном катере к такой-то матери…» — подумал Семенов, имея в виду под словом «все» начальство, правительство, бандюганов из КГБ и вообще всех. Через несколько минут он увидел выезд на асфальтовую дорогу, повернул направо и помчался на своей «Ниве» к югу, на Украину…

Глава тридцать седьмая

Мы с Борькой сидели в бетонном танковом бункере-капонире за столом и в гордом одиночестве пили чай из эмалированных солдатских кружек. Чай был неплох. Не то, что дома, конечно, но тоже — ничего, крепкий. На столе стояли две тарелки с бутербродами, открытая банка сгущенки с ложечкой, лежали еще какие-то печенюшечки. Где-то внутри капонира гудел электромотор вентилятора.

Боб головой кивнул на зеленый теннисный стол и жестом показал — сыграем? Я молча в упор посмотрел на него — совсем шизанулся, да? Выпили по паре кружек чая, поели сгущенки, закурили. Минут через пять лязгнула железная дверь, и за стол к нам подсела Мария. Она тоже налила себе чайку и стала какие-то слова говорить…

Голос у нее был приятный: низковатый, но четкий и со слабой хрипотцой — курит, наверное. Симпатичная девочка. Года тридцать два, может, чуть больше, или меньше… Лицо правильное. Носик прямой, губы красивые, глазки — тоже ничего, темненькие, но выражение — жестковатое, и улыбка не очень… Нет, хорошая улыбка, но… немного «в себе», что ли. Не совсем открытая, наивности не хватает?..

В каждой женщине всегда проглядывает немножко от «маленькой девочки», ребенка. Они такими, в большинстве своем, до старости остаются. Не знаю, как другие, но я даже в старушках немного от «маленьких девочек» вижу. А здесь — не так… В сущности — пацанка еще, а «детскости» этой, «наивности» женской, и в помине нет. Такие лица у женщин следователей и прокуроров должны быть. Правда я, слава Богу, в своей жизни с ними не сталкивался. Но там — как-то понятно, по крайней мере объяснимо: юрфак, а потом работа, на которой повседневные кошмарные ужасы делаются как бы и привычными. Отсюда и выражение у милицейских женщин — закрытое?.. или, может, циничное? И с чего ему быть другим — каждый день иголки да ногти, иголки да ногти… Шутка.

Впрочем, и эта женщина, Мария, мало чем от милиционеров отличается, тоже службу служит. И не в почтовом ведомстве. Хоть и по-гражданке одета, в цивильное, а помнится, Гена говорил, что звание у нее майорское. Вот такие пироги…

Почему-то вспомнился старый-престарый фильм «Щит и меч». Там один матерый фашист говорит: «Баба — шпион?! Ха-ха-ха…» Или что-то в этом роде. Однако полсотни лет прошло с того времени — они, то есть женщины, теперь и в космос летают. И генералы с полковниками в юбках встречаются.

А я как был в армии сержантом, так до смерти им и останусь. И не тянет меня, и никогда не тянуло на всякие там административно-командирские должности. Почему-то я очень даже нелюблю все, что казенщиной пованивает. И женщина-майор для меня такой же парадокс, как летающий троллейбус. По моим, возможно, слегка домостроевским понятиям — не женское это дело с оружием в бетонных капонирах среди военных мужиков вертеться. И на фиг ее Гена при себе держит?

Она что-то говорила и говорила… Я ее не слушал, я прислушивался к «бу-бу-бу» за фанерной перегородкой, куда Гена увлек нашего маленького Ахмета. О чем-то своем совещаются. Слов, конечно, не разобрать, да я и не пытался. Я размышлял о своей проклятой планиде. И почему я такой удачливый на всякие заморочки?

Простой пример: вот, казалось бы — Архангельская область, тайга… Как в песне поется: «зеленое море тайги». Действительно, море, и нога человека мало где в этом море ступала. Но в одно место все-таки ступила — моя нога…

Тогда закрутилось все неожиданно. Человек в соседнем отряде куда-то пропал. Сейчас и не помню уже, что там случилось — но начались поиски. Ну, в таких ситуациях сразу начинаются всякие мелкие кадровые подвижки-передвижки. В кругах начальства — суета и деловитость: одного — туда, другого — сюда. Мне даже кажется, что в прежние совдеповские годы начальство любило такие вот заварушки. По принципу: «Наверх вы, товарищи…». Аврал, в общем.

Из-за этого аврала почему-то срочно потребовалось перебросить меня из съемочного отряда на буровую. Я схватил свой мешок, то есть рюкзак, и — в «стальную птицу». Час летим, полтора… Прилетели. Снижаемся… Поляна в лесу. Наш вертолет — старая мельница «Ми-4» — завис над этой полянкой в полуметре над землей, механик распахнул дверцу, я вскинул на плечо рюкзак — «адью» — и выпрыгнул…

И прямо на гвоздь!

На старый, ржавый, четырехгранный кованный гвоздь, блин, торчавший из полусгнившего обломка доски. Сапог — насквозь, нога — тоже. Абзац!

Я сначала и не понял, что произошло: резкая боль, и он… торчит, гад! Ну, сдернул с него ногу — а что еще делать? — отскочил в сторону. Стою… Вертолет махнул приветливо стальным крылом и улетел.