О годах забывая

Когда дверь за Ниной закрылась, Сморчков ощутил, что в его жизни приоткрылась еще одна важная страница. Он смотрел на фаянсовую чашку с лазоревым цветком — она касалась ее. Он взял чашку, допил остатки чая. Чай был не сладок, но Александр впивал частицу влаги, которой касались и губы Нины. И он как бы сам касался ее губ. Нет, он и не предполагал, как много она значит для него! Иначе, зачем бы он снова снял иконку Владимирской богородицы и прикоснулся к тому месту, к которому прикасались руки Нины. Он смотрел и на старинные свои книги иначе: она смотрела на них. Выключил лампу — она же включила! — постоял в вечернем полусумраке, постарался увидеть снова, как она сидела и мельком взглядывала на чайник, на двуспальную кровать, на пепельницу, на него. Все преисполнялось особым значением оттого, что это видела и наполнила каким-то своим отношением Нина. Но каким? И какими глазами смотрела? В одинокости затемненной комнаты еще жили ее наивные вопросы, и он их повторял про себя и мысленно выслушивал, и оценивал свои ответы. Он потрогал себя за руку — эта рука хранила теплоту ее прикосновения. Нет, оно проникло глубже. Что это — очарование юности, свежести, чистоты? Или ему выпал в жизни счастливый лотерейный билет? «Как она смотрела на меня? О чем думала? Разве не была ошеломлена моей осведомленностью? Но ведь сейчас я включу настольную лампу, а ее нет, нет…»

Пока нет. Пока? Значит, она будет!..

Вспоминая о Нине, он думал и о контрабанде, о том, где спрятать новую партию груза. Как обхитрить Михаила Кулашвили… Да и не только его. Следовало подумать, где встретиться с Бусыло и Львом Зерновым. А над всеми этими делами возвышается Нина… Голова кругом идет при мысли о том, что она будет его женой. Женой, его женой! На всю жизнь!

И накопленное риском и изворотливостью будет их общим достоянием. Даже в собственных глазах его жизнь выглядела бы иначе, если бы все содеянное творилось во имя Нины.

Вдруг, не отдавая себе отчета, подражая Нине, произнес он:

Знаю, скажешь: «Не те уже годы, Понапрасну теперь не труби: Улетели твои самолеты, И уплыли твои корабли…»

Он вдруг увидел себя на поле аэродрома, а над собою улетающий самолет, увидел себя на пристани, у причала, от которого, точно оттолкнувшись, уходит последний корабль… Увидел, как только что ушла Нина… «И уплыли твои корабли… Чушь какая! Все в моей воле!»

Палец нажал кнопку переключателя. Лампа вспыхнула. Комната была более пуста и одинока, чем всегда. Что же, время дороже денег. Не стоит терять его. Надо встретиться с Бусыло и с Зерновым. Надо все обсудить. Надо! Но как быть, если Нина затянет с ответом, если она не даст согласия? Промолчать? И что же? Кулашвили отнимет ее у него… И он, Сморчков, уступит девушку, которая и сама не предполагает, как много она значит в его судьбе, особенно после сегодняшней встречи! Александр Александрович рассеянно помешивал ложечкой в пустой чашке, рассеянно ловил ее позвякивание. Ему чудились неведомые колокольчики ямщицких троек, виденных разве что в кинематографе да на картинах…

Но слышнее стала и жизнь города, одышка паровоза, тянущего многовагонный бесконечный состав, вскрик гудка, шаги по улице.

В окне мелькнул знакомый тупой профиль Бронислава Бусыло с округлыми; дерзко вырезанными ноздрями, брезгливой нижней черной губой и растрепанной мочалкой бороды.

Да вот и условный стук. Его рыбьи, холодные глаза, блеклый, лишенный интонаций голос. И он ухаживал за Ниной!.. «Даже я, грешным делом, перед ним чуть ли не Аполлон».

Бронислав в потрепанном пиджаке вошел в комнату. Сморчков ходил из угла в угол и костяшками согнутых пальцев левой руки поглаживал снизу свою длинную челюсть, которая была выбрита идеально.

Бусыло опустился на стул, недавно оставленный Ниной.

— Бронислав, сядь на другой. Этот стул непрочный.

Гость уселся на другой венский стул с выгнутой спинкой, расстегнул пиджак. Щелкнув крышкой портсигара, достал папиросу, томительно разминал ее в пальцах.

— И долго эта разминка будет продолжаться? Опять погорели?

Крышка портсигара закрылась. Чиркнула зажигалка Бронислава, он выпустил дым колечком. Второе бледно-фиолетовое колечко всплыло и растаяло.

— Все сделали, как ты сказал.

— А именно?

— Между крышей и потолком пятого вагона пристроили капрон, бритвы, будильники, ну все, одним словом.

— Ну, дальше, ближе к делу…