О годах забывая

— Нет, я так… — было неловко сказать, что из-за диабета не может пить чай с конфетами.

— Неужто вы, такая цветущая и стройная, боитесь поправиться? Вам еще ой как рано об этом заботиться! Вы и так — как струнка. А когда перед дверью пальцами прошлись по шляпкам гвоздей, ну словно по кнопкам гармони!.. Мне даже почудилось, точно моя дверь запела, зазвенела под вашей рукой.

— Ну что вы, Александр Александрович! — Ей было чрезвычайно приятно слышать его слова, изысканные фразы.

Почувствовав ее смущение, он наугад включил радио, песня кончалась, однако мелодия показалась знакомой, и он, чтобы как-то развлечь Нину, проговорил:

— По-моему, это песня «О годах забывая», Я впервые услышал ее в день вашего возвращения после победы на смотре. Может быть, потому и запомнил ее.

— «О годах забывая»?

— Да, мне запомнились слова; сейчас я, секундочку…

— Неужели, вы с одного раза запомнили?

— Что ж удивительного? Владимир Яхонтов — вы знаете, это мой кумир — огромные куски запоминал. Всего «Евгения Онегина» наизусть знал. А как читал! Зритель видел то, что читал Яхонтов! Как же для этого, надо было видеть самому чтецу!.. Так вот слова этой песни; читаю лишь то, что мне запомнилось. — Простым непритязательным словам песни Александр Александрович придал какой-то свой добавочный смысл, как бывает в разговоре по душам:

Днем и ночью, зимою и летом Я надеюсь и верю, и жду, Что уйду обязательно в небо И хоть раз еще в море уйду. Знаю, скажешь: «Не те уже годы, Понапрасну теперь не труби: Улетели твои самолеты, И уплыли твои корабли…»

— Вы так опечалились, Александр Александрович?

— Нет, нет, ничего, ничего… Прошу вас, пейте чай как и с чем вам угодно. Пожалуйста!..

Приятно вился пар над фаянсовой чашкой, теплел голос Александра Александровича:

— Нина, я чувствую, вы все время настороже. Но разве я посмею вас обидеть или воспользоваться вашей доверчивостью? Не бойтесь меня, а выслушайте внимательно.

— Я вас слушаю очень внимательно, — сказала она, встала, включила лампу так запросто, словно делала это всегда.

Его узкий лоб и жесткие бурые волосы в свете настольной лампы приобрели несколько призрачный оттенок. Очки показались более затемненными, какая-то таинственность пролилась в комнату сквозь блекло-зеленую ткань ветхого абажура.

— Я слушаю вас, Александр Александрович! А лампу включила, чтобы лучше видеть вас.

Пауза затягивалась.

— Нина, вот вы так естественно включили лампу… меня согревает ее свет, будто он принадлежит вам, вашей душе.

— Как вы красиво говорите! Вы, наверное, и чувствуете красиво!

— Мне трудно самому давать оценку своим восприятиям, поэтому благодарю вас за похвалу. Боюсь, я не очень достоин ее. Но позвольте продолжить. — Он долил ей чаю, поставил чайник на плиту. Прислушался, как он изредка стал посвистывать.