О годах забывая

22
18
20
22
24
26
28
30

Все протестующе подняли головы, ибо для них деньги были самой главной целью в жизни, и они, только что потеряв и потеряв немало, весьма печально воспринимали сентенции Сморчкова. Если есть деньги, значит, есть все! Ради денег, ради них и шли все на риск.

— Однако, повторяю, кто потерял деньги, тот еще ничего не потерял или… — Сморчков оглядел возмущенные лица — …или потерял немного.

— Что-то мы разбогатели, если потерянные тысячи не считаем деньгами. Так и какую-нибудь завалящую бабу в ресторан не пригласишь! — рубанул Эдик. Липа при упоминании о бабе ревниво поморщилась. Ей вспомнилась приземистая, косолапая, с вечно ищущим взглядом официантка из вагона-ресторана, которая уже давно посматривала на Эдика. И если бы только посматривала! Ведь Липа видела, как они в тамбуре целовались!

— Так вот, — настойчиво гнул свое Сморчков, — кто потерял деньги, тот еще ничего не потерял, а вот… кто потерял время, тот все потерял! Что мы здесь рассусоливаем! Надо взяться за жену Мишки. За Нину! Ее очень любит Кулашвили. И если мы уберем ее, это будет смертельным ударом Мишке. Это подкосит его! Вот о чем думать надо! Ясно?

Все молчали, обдумывая неожиданный вариант.

— Она техникум кончила и на санэдипими… — тьфу, черт, язык сломаешь, ну на станции эпидемической работает, — уточнил Эдик, который, оказывается, знал больше, чем можно было ожидать.

И Липа опять ревниво прикусила губу. Уж нет ли чего у него с Ниной? Очень уж он в курсе дел.

— Эдик прав, — кивнул Сморчков. — Это в двух шагах от дома.

— Я ее в магазине встречала, — не очень уверенно вставила Липа.

— А я на рынке видел, она цветочки своему Мише покупает. Исключительно розочки-цветочки, — съязвил Эдик. — Ягодки будут потом!

— К делу, к делу! — потребовал Сморчков. — Итак, наша задача уточнить, когда она бывает на рынке, когда в магазине. Надо всерьез заняться этим, чтобы все было шито-крыто. И с минимальным риском. А лучше, чтобы вовсе без риска! Ведь вот сорвалось с Мишкой из-за непредвиденной случайности! Не будь того пьяного кретина, не вышел бы к нему на середину улицы Кулашвили. Надо, следовательно, предусматривать и такие нюансы.

— Что это за нюансы? — спросил Эдик.

И Липу покоробило: «Плебей! Подонок! И я с таким!»

— Ну тонкости, что ли, — уточнил Сморчков. — Одним словом, тут должно быть все без осечки!

— Это не просто, — заколебался Зернов, теребя бородку.

— У кого-нибудь есть соображения по этому поводу? — деловито спросил Сморчков.

— А сами… что вы думаете, Алексей Александрович? — спросил Эдик, приглаживая волосы, не заметив, как спутал имя Сморчкова.

Сморчков посмотрел на него, подумав: «До чего же похож на Кулашвили, даже волосы приглаживает, как он. Перенял, что ли?»

— Что я думаю? Я думаю отменить варианты с магазином, рынком и работой. Слишком на виду. Слишком светло. Слишком людно. Тут много риска.

— Ну? — поторопил Эдик, но Липа потянула его за рукав, и Лука сжал узкие, лисьи губы, настораживаясь: откуда такое право у Липы тянуть так повелительно за рукав Эдика?