— Можно и так сформулировать, — согласился Русаков, — а сущность одна. У меня тогда от перегрузок в глазах сосудики полопались. Думал, ослепну. Там, понимаешь, перегрузки знакопеременные: то положительные, то резко отрицательные. Садился, как вслепую. Э, да что там! Ты бы лучше у Аргунова расспросил: у него столько бывало разного!
— Все мы летчики.
— Все? Ну, не скажи… Иная курочка яичко снесет, а раскудахтается на весь белый свет. Андрей же молчун, у него лишнего слова за рубль не выпросишь, но испытатель — каких мало. Ты приглядись к нему получше. Верный человек. Настоящий товарищ. Так что тебе, я считаю, повезло с шеф-пилотом… А это очень важно, особенно в молодости.
В дверях — легок на помине — показался Аргунов.
— Валерий, который Александрович, — тебе пора на вылет, — сказал он.
В другое время Волчок сломя голову кинулся бы за шлемофоном, но теперь он почему-то медлил. Русаков поднялся:
— Иди, тебя самолет ждет. Да и мне пора.
— Как? Вы разве улетаете?
— Моя работа закончена.
— Но ведь мы… мы сегодня у меня собираемся, хотим отметить первый вылет…
— Знаю, мне Андрей говорил.
— Останьтесь, Валерий Константинович! — Волчок умоляюще глядел на него.
— Не могу, тезка, не могу. На фирме много работы накопилось. Бывай. Новых стартов тебе и… гладкого аэродрома!
— Как же так? — Волчок, не скрывая досады, поплелся было за Русаковым, но тот остановился в дверях, как будто что забыл, и, продолжая прерванный разговор, с улыбкой сказал:
— Держись Аргунова!
— О чем это вы? — спросил Андрей, когда Волчок вышел.
— Да так, учил молодого да раннего уму-разуму. Ты сам-то как? Все тянешь, как та рабочая лошадь?
— Тяну.
— Эх, Андрей, Андрей, быть бы тебе уже давно на фирме… заслуженным летчиком-испытателем… А ты…
— Каждому свое…