— Вот уж не знал, Игнатьич, что ты у нас такой суеверный…
— При чем тут суеверный, не суеверный! А судьбу дразнить не надо. Она и отплатить может…
— Ладно, заканчивай, некогда мне с тобой вступать в дискуссию, — уже миролюбиво произнес Струев.
Но Игнатьичу, как говорится, наступили на любимую мозоль, и теперь он уже не мог остановиться:
— Все вам некогда… Все торопитесь. А того не понимаете, что на тот свет всегда успеть можно. Туда опозданий не бывает…
Струев шел к самолету, все еще посмеиваясь про себя над занятным стариканом. Он знал, что до недавнего времени в авиации прочно существовало суеверие. Иные летчики перед полетом старались не бриться, другие избегали летать в понедельник и, как от прокаженных, шарахались от фоторепортеров.
Струев принадлежал уже к тому поколению авиаторов, которые не верили ни в бога, ни в дьявола. Он верил в себя, и только в себя, в свое несокрушимое здоровье, в свою счастливую звезду. Особенно он уверовал в нее с того памятного случая в училище.
…Готовились летать в зону для очередной тренировки. Экипаж уже занимал свои места в кабине, как вдруг к самолету подкатил зеленый «газик» и оттуда выскочил молоденький чернявый лейтенант.
— Товарищ командир, комэск приказал мне лететь вместо курсанта Струева, в строй после отпуска вводиться! — доложил он.
Пришлось Струеву спуститься по стремянке опять на землю: против приказа, известное дело, не попрешь. Сел он на чехлы, грустными глазами смотрел, как тяжелая машина, натужно взревев мотором, уходила на взлет. Хуже нет, когда готовишься, настраиваешь себя, а тебе команда: «Отставить!»
Рядом опустился на чехлы и техник самолета, пропахший бензином и маслом, сказал утешающе:
— Не горюй. Я вон каждый день на земле остаюсь, так что, мне теперь волком выть? Вернется самолет — и ты полетишь.
А самолет не вернулся…
Помнится, он подробно описал этот случай в письме к матери, и от нее тут же получил ответ:
«Милый Львенок, так и должно быть, ведь ты у меня в рубашке родился…»
Может быть, поэтому Струев и летал так смело, размашисто, не раз позволяя себе в воздухе даже лихачество. Смотрите, мол, на меня, мне сам черт не страшен! «Ахтунг, ахтунг, в воздухе Струев!»
Червячок сомнения стал заползать в его душу лишь с тех пор, как Востриков ему заметил: «А ты не хвастайся. Просто тебе везет. У тебя никогда еще не случалось в воздухе критических моментов! Еще неизвестно…»
— Неизвестно! — перебил его тогда Струев. — Разные ЧП случаются с теми, кто не умеет летать!
Струев верил в это свято, так же свято, как и в свою счастливую судьбу. И лишь иногда что-то вроде нехорошего предчувствия закрадывалось ему в душу. Он чутко прислушивался к себе в такие минуты и каждый раз откладывал полеты, ссылаясь то на недомогание, то на что-нибудь другое.
Но сегодня никакого предчувствия он не ощутил. Как всегда, спокойно сел в кабину, закрыл фонарь…