Полукровка

— Ты, внучек мой ситный, успокойся, потом, может быть, морды бить будем, лучше про главное послушай. Сегодня поутру Иван подкатил и говорит…

— Коля, что там решили, расскажи, а то я извелась вся, не знаю, что и подумать, — неожиданно вошла в комнату и оборвала их разговор Лида. Пока Николай выслушивал назидания от партийцев, она всё хлопотала по хозяйству и кормила ужином домочадцев. Но сейчас влетела встревоженная и не на шутку обеспокоенная. Муж успокоил её. Ответ прозвучал взвешенно, чётко, размеренно, в общем, что и нужно было для успокоения:

— Да в общем всё утряслось, в прокуратуру дело передавать не стали, Дуська пока поработает, так что поостынь и иди спать, завтра подробнее расскажу. Мне ужин на столе оставь, я чуть попозже поем, сперва обмоюсь слегка.

Ну что там у тебя, Дед? Пусти помыться, устал смертно, есть хочу, как…

— Иди, дочка, иди, тут у нас свой разговор.

Дмитрий Михайлович деликатно выставил Лиду из комнаты. Но не тут-то было. Плохо мы знаем женщин… Она вроде и вышла, но за порогом комнаты притаилась и уши навострила.

— Сегодня поутру девки мои меня своими пакостными насмешками достали так, что не вынес я этого издевательства и ушёл до дому. Рассерчал так, что думал — напишу заявление завтра и уволюсь к чёртовой матери, пусть без меня помаются оголтелые цесарки.

— Дед, говори дело, а то я как проклятый жрать хочу, да и спать пора, устал как вол пахотный, каждый вволю и бьёт, и без ума учит, хотя борозду пахать ни один из них не умеет.

— Выспишься ещё, молокосос, деда перебивать вздумал, слушай лучше зрелого человека, может быть, умнее станешь.

— Всё, всё, уже стал умным, слушаю. Партком учит, Доля учит, дед родной учит, как бы мне дураком помереть, прямо и не знаю, едва ли выйдет.

— Хватит, сказал!

Дмитрий Михайлович не выдержал, и у него, видать, нервы не железные, рявкнул так, что у внучка не нашлось слов для ответа, он замолк, как и полагается молокососу.

— Сегодня поутру девки мои так меня достали…

Николай непроизвольно скривил физиономию таким манером, что в зеркале сам себя не узнал бы, но возражать не посмел, лишь бы поскорее это всё закончилось, да к тому же просто хочется пойти поесть, уж не до бани, на неё, любимую, сил не осталось.

— …только я ко двору, а следом Ванька на своей «труповозке»…

Николай слушал размеренный, обстоятельный пересказ всего увиденного и услышанного Иваном, всё больше и больше раскрывая рот и не веря собственным ушам. Рассказ закончился, а он всё ещё стоял как заворожённый. Дед так и не смог понять, дошли его слова до собеседник или он как раззява, стоя спал. Немая сцена затянулась, и чтобы, её прекратить, Сериковустаршему пришлось за плечи как следует встряхнуть своего младшего, и тот вроде пришёл в себя. Едва собравшись с силами тот туго, с напряжением сглотнул пересохшим от волнения ртом.

— А ты знаешь, дед, ведь и на ферме то же самое: следы двух собак, по шерсти, которая на колючках осталась, одна из них светлая, другая — чёрная. Я поначалу этому значения не придал, думал, мало ли собак по округе мечется. А вот сегодня с Главным пошли вдоль забора, посмотрели на следы, так к выводу и пришли, что собаки тут неспроста.

— Да ты что, значит, они и у вас отметились. Вот это парочка — Среда да Суббота. Ишь ты, хитро.

— Дед, а как ты думаешь, под силу им поросёнка через забор перетащить?

— Коль, ты умный парень, а дурак дураком. Удивляешь меня, прямо не знаю как.