Полукровка

— Ты чего, это дед?

— Представь, что мы с тобой вдвоём прём от склада зернотока мешок зерна, килограммов эдак за семьдесят, перед нами забор, под два метра, но мыто вдвоём…

Николай так и треснул себя ладонью по лбу:

— Ну конечно. Как я сразу не догадался? Перехват. Один в загоне, другой на заборе, а поросёнок, как говорится, в «рассоле». Дед, а как они исчезают, почему Палкан след взял только до арыка?

— Говорю же, ты умный парень, а дурак дураком. Припомни, как твой Палкан у Рябинина кролей уносил?

— Ёлки-палки! А ведь точно, поросёнок-то пухлый, он всё равно что поплавок, как кусок гов…, в общем, не тонет.

Стушевался перед дедом Николай, но, несказанно обрадованный собственным догадкам, с радостью пошёл мыться и отужинал тоже с превеликим удовольствием. Шутка ли, такое дело раскрыть. Но не тут-то было.

29

Утром Николаю предстояла пренеприятнейшая процедура. Во исполнение приговора местного парткома, сегодня Палкан подлежал смертной для него экзекуции. Хозяин, представляя, сколько полезной охранно-разыскной работы было сделано, не знал, какими глазами будет смотреть на Палкана, надевая ему ошейник и цепь, но барбос сам облегчил тяжёлую задачу, аккурат к приходу Николая тихо лежал у конуры и ошейник был с ним рядом. При этом у Николая на реснице появилась и едва не скатилась на щёку крупная слеза. Можете мне не верить, но у Палкана под глазами этим утром тоже было мокро. Хоть и не был пёс на этом злополучном заседании, но его итоги каким-то неведомым образом были ему известны. Откуда? Кто бы знал.

Хотите — верьте, хотите — нет, но на крестьянском подворье случаются совсем уж душещипательные сцены, например, это когда рано утром по тайному договору хозяев и так называемых заготовителей ко двору подъезжает бортовая машина с нарощенными при помощи досок высокими решётчатыми бортами. Этот ранний визит организовывают для того, чтобы увезти вашу бывшую кормилицу, всё время верой и правдой служившую всей вашей семье Бурёнку, на скотобойню. Удивительно, но она совершенно не сопротивляется. На короткой верёвочке, привязанной к рогам, плавно идёт она за поводырём к дощатому настилу, по которому со страхом во взгляде поднимается в кузов машины. Лишь украдкой изредка озирается она кругом, как бы прощаясь со своей бывшей вотчиной. Всё кажется обыденным, и не стоило бы упоминать обо всём этом, если бы не её глаза. Если вам когда-нибудь было по настоящему страшно, то вы представите, в каком состоянии она находится в этот момент, от страха у неё судорожная дрожь по всему телу. И ещё, если вы когда-нибудь видели не поддельный, а настоящий страх в чужих глазах, то вы сможете представить себе её полный ужаса взгляд огромных, размером с куриные яйца, глаз. А ведь тот, кто этого не видел, счастливчик, потому что ему не довелось лицезреть сжимающей душу в комок картины — с зарёванной от слёз коровьей мордой. Сердце заходится, когда видишь две широких мокрых борозды из-под коровьих глаз и до самого её подбородка. А та лужа из слёз на полу в стойлах и бывалых мужиков заставляет прослезиться, не говоря уже о новичках.

За исключением случаев особой нужды, ни одна хозяйка при этом не присутствует, просто потому, что она сама в это время, уткнувшись в подушку, ревёт рёвом, и у неё слёзы рекой, как у той коровы, хоть и старается всеми силами с ними справиться. Впечатление такое, что это её, там за воротами, грузят в бортовую машину и это её сейчас отправят далеко от дома на скотобойню. Среди селян не бывает таких, кто смог бы с большой долей равнодушия наблюдать за этой, казалось бы, обыденной процедурой.

Домашний арест Палкана с почти гарантированными тяжёлыми для него последствиями начался после лёгкого дождичка в пятницу. Если я не ошибаюсь, то это было единственное в СССР решение серьёзного партийного органа по отношению к простой дворовой собаке.

30

Утро на свиноферме начиналось размеренно и деловито. Вот только во избежание нежелательных утечек информацией поделились в ограниченном кругу сотрудников. Посвящёнными в тайну стали, естественно, Дуська, Колька и Василий. Но скажите, когда, в какие времена, хотя бы на краткое время сохранялась тайна, если вначале она была известна хотя бы одной женщине? Уточняю, Евдоху, не в обиду ей сказано, никто не воспринимал как женщину, скорее как «прапорщика», для которого пол не имеет никакого значения, прапорщик — он и на Таймыре прапорщик. А вот Лида, которая услышала вечерний разговор мужа, была не в курсе его засекреченных планов, и тайна вновь стала всеобщим достоянием пока что маленького коллектива работников фермы.

— Василий, ты давай-ка тут без меня управляйся, я к Главному смотаюсь, надо определяться, что дальше делать будем. Колька, заводи Топ-Топ, погнали в центр.

31

— Девки, и что делать-то будем дальше, а то эти твари снова в среду придут? — начала свое тайное заседание женская половина бригады.

— А чё это мы тут выдумывать должны. Все гутарють: «Чё делать, чё делать?» Я лично ничё делать не собираюсь. У начальства головы для того, чёбы думать, а у нас — чёбы жрать.

Мудрую мысль высказала Сотникова Валентина, и если бы члены бригады прислушались к её своевременному совету, то дело обстояло бы куда проще. Но случилось обратное.

— Я знаю, что нужно сделать…