— Если это не займет много времени. Как я уже сказал: срок — шестнадцать тридцать.
Хирт отмахнулся усталым движением руки. Не сводя глаз со своего визави, он начал:
— Вы правы. Было время, когда я, может, и велел бы кого-нибудь убить за эти вазочки. Если бы я нашел человека, который попадает не только в пряжки подтяжек. — Мысль об этом на сей раз вызвала у него лишь легкий смешок.
— Было время — и было оно не так давно, — когда я прямо-таки подсел на эти пять вазочек. Они для меня — самое совершенное, что когда-либо создали руки человека. Поверьте мне, иногда я запирался в этой комнате на четыре, пять часов и предавался не чему иному, как обожанию моих стрекоз. Я ставил их на этот столик — то одну за другой, то все вместе, то попарно, меняя пары. Часами.
Он сунул руку в угол кресла около своего бедра, достал пульт, похожий на телевизионный, и нажал кнопку.
Стеклянный столик ярко осветился. Свет исходил из маленьких светильников, закрепленных в комнате повсюду. Каждым из них Хирт мог управлять по отдельности при помощи своего пульта, мог прибавлять и убавлять яркость и манипулировать отсвещением витрин.
Он немного поиграл этим, высвечивая предметы на столе и снова пригашая их, меняя тени и подчеркивая их форму.
— Вот так я пробуждал их к жизни, заставлял светиться, лучиться и танцевать. Я был влюблен. Да, влюблен в пять вазочек.
Он снова сделал затяжку и глоток.
— И знаете что? Я не мог делить это удовольствие ни с кем. То была одинокая страсть. Но это не имело никакого значения. Даже напротив: в этом-то и состояло очарование. Было нечто, принадлежащее мне, только мне одному. Господин фон Альмен, перед вами один из тех людей, кто сберегал у себя дома предметы искусства, не подлежащие продаже, поскольку они — краденые. Исключительно для их приватного, личного и безраздельного удовольствия. Вот как выглядит такой человек, если вы когда-нибудь спрашивали себя об этом.
Во время всего этого монолога Альмен почти не видел старого коллекционера. Весь свет помещения был направлен на стеклянный стол между ними. Лишь тени некоторых предметов ложились на лицо Хирта.
— Любовь, — заметил Альмен, — любовь — это классический мотив для убийства.
— Тут вы, пожалуй, правы. Но лишь до тех пор, пока любовь горит. Моя погасла.
— Почему?
Хирт пожал плечами:
— Уж такова любовь. Она как приходит, так и уходит. Вам ли этого не знать. Как одному из ежедневно растущего множества «бывших» моей дочери.
Он потянулся было за сигарой, но передумал и отдернул руку:
— Так что вам со мной не повезло: я больше не интересуюсь вашими заложниками. Можете оставить их себе. И еще раз не повезло: я не могу отозвать киллера. Поскольку я его не посылал.
Теперь Альмен все-таки сделал глоток арманьяка. Он благоухал всеми восемьюдесятью долгими, созерцательными годами и на вкус был мягкий и полный.
— Тогда кто же?
ebooksa