Охотник кивнул.
— Мне бы с собой пару–тройку охотников. Свиста вон возьму, — начал он.
— Свист со мной к реке сходит, — резко оборвал его Орех.
Ведун поднял руку.
— Мужчины! – он повысил голос. – Дайте парню отдохнуть, он с охоты сразу в норы ушел, и тут вы его хотите в дальнюю дорогу утянуть. Имейте совесть.
Ведун подмигнул парню.
Свист понял, что Ведун вовсе не о нем печется, а просто конфликт уладить таким образом захотел. Понял, но не обиделся. Главное, что Орех с Пластуном кулаки разжали, утихли вроде как, а ему, Свисту, и в самом деле отдохнуть хотелось, особенно после событий прошлых дней.
Встать пришлось рано.
Две группы охотников по четыре человека покидали Дом. Той, что выпало идти на юг, верховодил Орех, в другой же, уходящей вдоль края обрыва на север, за главного вышел Пластун.
Свист прислонился к порталу под слоновьей головой, провожая сонным взглядом отряд Ореха, пока тот не скрылся в лесу.
Он потер кулаками глаза, широко зевнул и побрел по коридору вглубь пирамиды. До завтрака было еще далеко, и ему хотелось употребить имеющееся время на сладкое ничегонеделание.
Вернувшись к себе в коморку, он прилег на топчан, где вскоре его настиг чуткий и тревожный сон. Проснувшись во второй раз, Свист обнаружил себя еще более невыспавшимся и разбитым, нежели до этого. Сунув ноги в сапоги, он поплелся в трапезную.
В давешнем зале гудели голоса и звенела железная посуда.
Приметив свободное место на краешке скамьи, он направился туда. Еще несколько минут люди рассаживались, передавали тарелки и тусклые приборы. Наконец, председательствующий за трапезами Ведун попросил внимания.
— Благодарим за пищу, что есть у нас на столе, и спасибо за крышу, что есть над головой. Приступим, — сказал Ведун и сел.
Заскрипели скамьи, ударили по мискам ложки.
Свист ел медленно и неторопливо. После недели разбавленных чаем сухих пайков острая похлебка казалась манной небесной.
«Манна небесная».
Он покрутил эти слова и так и эдак, но так и не смог вспомнить, что это такое и по старой привычке махнул рукой.
Время завтрака подходило к концу, люди сносили грязную посуду и расходились. Некоторые, правда, оставались, возвращаясь на свои места.