Без вести...

Николай не понял.

— Мужик без бабы пуще малых деток сирота. Не дает бог баб, девок найдем, — и, заметив, как передернулись брови Огаркова, поспешно поправился:

— Пардон, ошибка вышла — меняю пластинку. Говорят: хлеба нету, пей вино... Пей вино, да не брагу, люби девку, а не бабу... Тьфу, опять старая пластинка попала...

Николай слушал болтовню товарища и удивлялся: обычно Виктора совсем не слышно. Но, видно, и ему иногда надоедает молчание, вырывается наружу веселый нрав, постоянно сдерживаемый и подавляемый.

Когда они шли по залитой вечерними огнями Норденштрассе, Виктор опять забросил свою ручищу на плечо Огаркова:

— Интересная штука: прочитай-ка слово «ресторан» с конца. Что получается? «наротсер». «Народ сер», понимаешь? Это, наверное, буржуи придумали.

Николай сбросил руку с плеча, ускорил шаг. За столиком, опрокинув вторую рюмку дешевой виноградной водки, сказал:

— Говоришь, народ сер? Точно. И мы с тобою серые, глупые и трусливые зайцы.

— Что ты понял из сегодняшних россказней о культе?

— Одно понял: что-то там творится, а нам от того ни жарко, ни холодно. Махнем еще по единой.

Налили и выпили.

— Ты веришь тому, что нам наговаривают?

— Слушай, Коля. Кое-чему я могу и поверить. Вот, пожалуйста: мой отец был председателем райисполкома. Старый коммунист, насмерть дравшийся с бандами Колчака. В тридцать седьмом его посадили — и как в воду канул. Куда ни писали, ничего не могли узнать. Отвечали, что находится в дальних лагерях без права переписки. А ведь мне было двадцать, когда его арестовали, я точно знаю: отец всем своим нутром стоял за Советскую власть. А его упрятали, за что?

— Да, все это очень сложно, — согласился Николай. Он зажег сигарету и глубоко затянулся.

— Такие узелки закручены, никак не развяжешь... — Виктор понизил голос. — Один вопрос можно? Ты считаешь себя врагом России?

Огарков неопределенно пожал плечами.

— Не хитри, не бойся ответить... Нет, ведь? И я не считаю. А как нас приняли бы там? Тюрьма там по нас плачет. Понял?

Не дожидаясь ответа, торопливо договорил:

— А я понял это еще в Варшавской школе абвера.

— Она что же, в самой Варшаве находилась? — безразличным тоном спросил Николай, запивая бутерброд лимонадом.