Без вести...

22
18
20
22
24
26
28
30

Они любили друг друга. Как начиналось это светлое чувство? У любви всегда свои, нехожие дороги... Впереди им все казалось прекрасным и радостным, вся жизнь. «Вот оно, счастье, — думал тогда Иннокентий. — Любимая девушка, родное село... Чертовски хорошо жить на свете! Нынче закончу сельхозинститут и поженимся». И вдруг в воскресный день июня радио разнесло весть: началась война. Иннокентий Каргапольцев сразу же после получения диплома ученого зоотехника, стал военным курсантом.

Перед отправкой в часть ему разрешили на сутки съездить в Кабанск. Как одно мгновение протекла последняя ночь в родном селе!

Кеша и Гутя считали, что война будет короткой, скоро закончится полным разгромом врага. Гутя понимала, что война не обходится без жертв, но не плакала, только кусала губы.

— Знай, Кеша, я буду тебя ждать. Если война затянется, я уйду на фронт. Медсестрой, радисткой — кем угодно.

Иннокентий ужаснулся, стал отговаривать.

— А вырастут наши дети, спросят: «Мама, что ты делала в ту страшную войну?» Что я им отвечу?..

Последнее письмо от Гути он получил перед вылетом на то боевое задание. На последнее свое боевое задание. Маленькая записка, полная большой любви. Он хранил ее возле сердца. После второго побега из плена гестаповцы отобрали письмо.

Так началась вторая жизнь Иннокентия Каргапольцева, полная унижений и лишений, оскорблений и мучительных раздумий: жизнь в немецком плену, на чужбине.

В то утро жильцы шестьдесят третьей комнаты блока семь проснулись раньше обычного. С вечера моросил мелкий дождь. В такую погоду тоска захватывает сердце. Парни давно не спали, ворочались, но голоса не подавали. Первым заговорил Николай.

— Эх, до чего же пакостно на душе... Ну, прямо вижу мою Вязочку. Грачи кружатся над ветлами, собираются в далекий путь...

— И мать хлопочет по хозяйству... — сказал Сергей в тон ему.

Иннокентий высвободил руки поверх серого солдатского одеяла

— А у нас уже снег на горах. Сверкает на солнышке.

— Там все на месте, все по-прежнему. Только нас нет дома.

Николай неохотно встал, лениво сделал пять-шесть приседаний, подошел к окну, раздвинул давно не стиранную штору.

— Сыплет, как из сита...

Он присел на край кровати Сергея.

— Жди посланца от господина коменданта.

— Поди, еще не успели доложить.

— Нечипорчук, язви его, всегда и везде успевает, — заметил Иннокентий, поднимаясь с постели.