Без вести...

Николай на ходу сломил ветку молодой сосенки, понюхал.

— Только смола по-нашему пахнет, остальное все шиворот-навыворот устроено...

— Да, те, которые на родине, нам не поверят, — сказал Иннокентий, возвращаясь к прежнему разговору. — Скажут: выкручиваются. Им что... Им наплевать на нашу горечь, на одиночество.

— Это точно, — согласился Сергей.

— Без надежды нельзя...

— Нам можно, — усмехнулся Сергей. — Мы теперь люди второго сорта. А куда денешься? Даже к страху привыкли. Закон тут сволочной: каждый за себя...

— Вот и рассуждаем, — вмешался Каргапольцев. — А почему? А потому, что чувствуем: делаем неладное. Повторяем чужие слова, своих-то у нас уже нет: растеряли.

— ...Живешь и боишься признаться: «Каким дураком я был вчера!» — выкрикнул Николай — Все мы так...

— Это ты куда клонишь? — спросил Сергей.

— А туда... Набраться бы смелости, да признаться своим. Во всем.

— Перед кем? Перед МГБ?

— Перед своими говорю. Перед семьей. Перед Родиной.

— А ты скажи это Милославскому, уж он с тобой побеседует, — сверкнул глазами Сергей. — Век ту беседу не забудешь. — Он помолчал, потом с грустью закончил: — А на будущее забудь такие мысли. Сожрут тебя тут.

Каргапольцев прислушивался к спору, пытался определить свое отношение к нему. Чаще он соглашался с Николаем: его взгляды были ближе. Но и Сергей вроде бы верно говорит... Попробуй тут разобраться, кто прав, кто нет.

Байкал... Подступая к самой воде, высятся вековые сосны и лиственницы, сквозь них пролегла узкая просека — дорога, уходящая на север, аж до самого Баргузина, а может, и еще дальше. В темные летние ночи над Байкалом-морем, над лесной просекой тихо горят большие, спокойные звезды. Слышно как совсем близко неторопливо дышит Байкал да у подножия горы надрывно ухают филины. По серебристой байкальской шири скользит зеленоватый лучик: из Баргузина идет сейнер.

Все это — воспоминания детства. Ведь у Иннокентия Каргапольцева оно прошло на Байкале. Его отец — Михаил Карпович работал бригадиром на Оймурском рыбзаводе и на рыбоприемном пункте Энхалук.

Воспоминания далекого детства... Иннокентий видит костер, ощущает во рту вкус омуля, зажаренного на рожне. Иннокентий прикрыл глаза, улыбнулся: «А уха? Милый, да такое блаженство может только присниться! Мамка такую уху варила! А какие рыбные котлеты жарила, во рту тают!»

Страсть к рыбалке и охоте, неуемная любовь к тайге и морю навечно привязали Кешиного отца — Михаила Карповича к Байкалу. Они определили и характер его, и привычки. Он знал много сказок, бурятских легенд, сам испытал и перевидал всяческих приключений.

В детские годы Иннокентий любил слушать неторопливый, глухой голос отца.

— Садись-ка, Кеха, чего я тебе поведаю... Давно это случилось, много годов тому назад. — Так начинались почти все рассказы отца.