— А доказательства у тебя есть?
— Есть свидетель, которому сержант пытался сбыть краденное.
— Какой там еще свидетель! Дело закрыто. Плюнь и забудь!
— Товарищ подполковник! Рядом с нами вор в милицейской форме! А вы мне такое говорите.
— Слушай, Комлев! Не выводи… Спустись с облаков на землю. И не руби сук, на котором сидишь.
— Так что, мы в милиции только о себе и заботимся, что ли? — выкрикнул Афанасий, оглядываясь по сторонам, словно ища поддержки у других.
— Скажу проще: заткнись и забудь!
— Да за это! За это! — Комлев задохнулся. — За это судить надо!
Саранчин замотал головой и видя, как сотрудники подхватили старшего лейтенанта, головой нырнул в салон машины. Та рванулась с места.
— Ты что, дорогой! Не надо кричать. У нас такой праздник, — успокаивал Комлева Сова, наливая доверху очередной фужер. — Выпей лучше! Начальство уважать надо!
— Руки! Не трогай меня! — Афанасий нахлобучил фуражку на голову и пошел прочь.
Кухонный пол в квартире следователя белел от смятых комков бумаги. Всю ночь Комлев писал жалобу в обком. Все слова казались ему неподходящими. Он зачеркивал их, находил другие. Один за другим комкал листы бумаги, а то и вообще рвал. Измученный этим занятием, утром подошел к массивному желтому зданию на площади.
В просторном мраморном вестибюле с колоннами и широченной лестницей, уходящей куда-то под небеса, для всех входящих был оставлен узенький проход наподобие турникета, и там стоял милиционер. Афанасии сказал:
— У меня тут заявление. Как передать первому секретарю?
— Обратитесь в экспедицию, — постовой показал на окошечко сбоку.
Перед ним уже сгрудилось несколько посетителей. Вдруг увидел, как мимо него прошла Людмила Ивановна и через плечо какого-то старичка спросила:
— Валя! В идеологический отдел ничего не поступало?
— Нет пока, — ответили изнутри.
Забродина обернулась, и глаза их встретились.
— Афанасий! А вы что туг делаете?