Искатель. 2014. Выпуск №4,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да я вот… принес.

Увидела на конверте надпись «Первому секретарю…» Спросила:

— Служебное или личное?

— Да, как сказать.

— А со мной не хотите посоветоваться сначала?

— Да тут такое дело…

— Вот и разберемся вместе, — и, обратившись к постовому, небрежно бросила. — Этот товарищ ко мне.

Уже на скользкой лестнице Комлев сказал:

— Ничего не пойму. К кому мы идем?

— Вот уже месяц, как я заведую здесь отделом.

В конце длинного, пустого коридора, застеленного красной ковровой дорожкой, она открыла белоснежную эмалевую дверь.

«Такую и с разбегу не вышибешь», — подумал Афанасий.

Обстановка внутри оказалась скромной, но впечатление солидности производила. У окна стояли небольшой поджарый стол воскового цвета и упористое мягкое кресло. К розоватой стене прилип вплоть до самого потолка шкаф из светлого дерева. По левую сторону от кресла стояла тумбочка с тремя разноцветными телефонами. На свободном простенке висел портрет хитро улыбающегося вождя.

— Садись, Афанасий! Вот сюда.

Она показала на один из стульев у небольшого приставного столика.

— Так что у тебя стряслось?

Комлев снова посмотрел в понимающие ее глаза и почувствовал, что этот человек по-прежнему не чужой ему. Вытащил из конверта лист и положил перед ней. Видя, как внимательно она читает, как чуть золотится пушок под ее чувствительной губой, вдруг подумал, что он зря порвал тогда на кладбище фотографию.

— Да-а. Не сладко. Мне тоже приходится сталкиваться с таким вот дерьмом, — ткнула пальцем в бумагу. — Что могу сказать о твоем письме. Это крик о помощи. А значит, и признак твоей слабости. Скажу честно. Никто тебе не поможег. А выстоять надо… Ты пока порви написанное. А я подумаю, что можно будет сделать. Тебя удивило, что я сказала? Может, я и изменилась. Но не до такой же степени… И отношениями нашими я все также дорожу.

— И мои тоже не изменились, — поспешил заверить ее Афанасий. — Только все чаше почему-то так и хочется сказать себе:

Не бродить, не мять в кустах багряных Лебеды и не искать следя, Со снопом волос твоих овсяных Отоснилась ты мне навсегда.

Забродина чуть покраснела: