Искатель. 2014. Выпуск №4,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Руки крутить тебе сейчас не будем. Не хочешь по-хорошему, сделаем так, что потом свету белого не взвидишь, — смягчив тон, произнес Дубняш. — А пока иди.

Положил коробочку на подоконник.

Глядя на округлившиеся глаза Комлева, мол, чего это ты отпустил его, сказал:

— Чую, с этим горлопаном ты еще намуздыкаешься. Но не переживай. Нам пока и вот этого с тобой хватит, — подняв стул к свету, показал на сальные отпечатки пальцев, оставленные сержантом на плоских боковинках. — Сгодятся?

— Пусть Сова этим займется, — повеселел Афанасий.

Дубняш вышел со стулом в коридор, торжественно неся его перед собой.

— Ты что это? — спросил его на ходу Тормошилов. — Место новое получил?

— Ага, тебе готовлю повышение по службе!

Кисунев сидел перед Фуфаевым красный, как рак. Даже бородавка на носу сделалась пунцовой.

— Ты что заявился! — отчитывал его Никодим Никодимыч, как всегда, дымя папиросой и раскладывая привычный дневной пасьянс из писем.

— Накрыли, Никодим Никодимыч! Дуб меня вычислил.

— Мать твою! — Фуфаев вскочил и забегал по кабинету. — Ну, а дальше?

— Привезли в отдел, хотели пианино сделать, — поиграл пальцами. — Я не позволил.

— Вопросы задавали?

— Спрашивали. Я подтвердил, что был у нее. Может, вы обо мне с начальником поговорите? А?

— Не-ет, ты уж меня в свои дела не впутывай. Дружба дружбой, а неприятности врозь Мне тоже моя рубаха ближе к телу.

— А, Никодим Никодимыч! Как вытрезвляемых ощипывать, так все свои, а как заступиться — сразу чужие!

Фуфаев подошел к Кисуневу, взял его обеими руками за ворот рубахи и со всей мочи рванул на себя. Раздался треск рвущейся материи:

— Сколько раз говорил, без самодеятельности! Все мало!

После командировки в отделе появился Саранчин. Настроение у него было препаршивое. Еще бы! Получил втык от министерского начальства. Как будто он и сам не знает, что законы в милиции нарушаются на каждом шагу. «Вы там преступность развели», — вспомнил последние слова начальника главка. «С кем поведешься, от того и наберешься», — подумал тогда Петр Владимирович.