Комлев подумал: «Афанасий! Здесь орлы похлеще вытрезвительских».
— Бадыкин! — теперь ротный смотрел в угол, где вытянулся в струнку розовощекий парень с деревенским лицом. — Какие ваши успехи?
— Как?! Я вчера трех задержал: один матюгался, другой распивал, третий приставал.
— А потом? Потом куда исчезли? Думаете, не знаю?
— Вы все знаете, Владимир Степанович. Но я сколько раз просил, не ставьте меня на пост к универсама… Я там живу. Все свои. Вот и… — щелкнул себя по шее.
— А я надеялся, что ты уже завязал.
— Ну, как отказать?
— Молча! — выпалил Гнутый.
— Вы меня споить хотите… — обиженно сказал Бадыкин.
— Ты сам кого хочешь уговоришь. А знаешь, откуда товарищ Комлев пришел? Он тебя может в лечебный профилакторий отправить на длительную просушку.
— Владимир Степаныч…
— Ладно, переведу к гормолзаводу. Так, кроме сливок и сырков — ничего.
— Да я же там никого не знаю, — запротестовал Бадыкин.
— А где Дима? Кау, встань! — Лобзев стал рыскать глазами по сидящим. На заднем ряду поднялся сержант;
— Не выспался? Дима, скажи, когда по женским общежитиям перестанешь промышлять?
— А что, вам опять доложили, товарищ командир? Или вы установили за мной постоянное наблюдение?
— Смотри. У нас замполит новый, — Гнутый погрозил пальцем.
— Как на шахте угольной член нашли отрубленный, — раздалось в зале.
Все заржали.
Комлев побелел.