Две стальные двери, наглухо закрытые еще с тех пор, как мы обходили мыс Горн, открывались под навесом кормы на главную палубу. Эти двери мятежники принялись атаковать с огромными молотами в руках. Часть же шайки, спрятавшаяся за средней рубкой, своим воинственным видом говорила, что намерена атаковать нас, как только дверь будет взломана.
Спрятавшись внутри, одну дверь защищал буфетчик с секачом в руках. Другую же дверь караулил Вада, вооруженный копьем. Поручив им охранять двери, я не оставался праздным. Стоя за мачтой, я зажег трубку одной из моих импровизированных бомб. Когда из нее посыпались искры, я пробежал вдоль кормы, на ее край, с намерением бросить бомбу под навес кормы, целясь в группу бунтовщиков, осаждавших левую дверь. Но это мое намерение осталось не выполненным, поскольку со стороны средней рубки раздалось несколько револьверных выстрелов. Человеку приходится изворачиваться, когда вокруг него начинают свистеть мягконосые пули. В результате бомба скатилась на открытую палубу.
Тем не менее, осветительные аппараты произвели на мятежников должное впечатление. Брызганье и шипенье трубки было для них слишком внушительно, и они, как стадо испуганных зайцев, бросились вон из-под навеса кормы. Я, конечно, мог бы попасть из винтовки в пару бунтовщиков, но был в это время занят зажиганием второй бомбы. Маргарет сделала три выстрела, и в ответ корма была засыпана беспорядочными револьверными выстрелами с бака.
Будучи предусмотрительным (и ленивым, так как я знал, что изготовление самодельных бомб отнимет много времени и труда), я оторвал горящий кончик трубки той бомбы, которую держал в руке. Но трубка первой бомбы, все еще катившейся по главной палубе, продолжала шипеть, и в ожидании того, что она разорвется, я решил укоротить трубки оставшихся бомб. Ведь кто-нибудь из удравших мятежников, набравшись мужества, мог бы вырвать трубку или же бросить бомбу за борт, или же, что было бы еще хуже, швырнуть ее обратно на корму, в нас.
Прошло целых пять минут, пока эта благословенная трубка, наконец, прогорела, но, когда бомба разорвалась, то ничего, кроме разочарования, не принесла. Клянусь, что на ней можно было сидеть, в крайнем случае рискуя только нервным потрясением. Но все же для устрашения команды она пригодилась. Бунтовщики не отваживались больше идти на корму.
Уже не вызывало никаких сомнений то, что они нуждаются в пище. «Эльсинора» без парусов, гонимая в это утро течением, сделалась в полном смысле слова игрушкой ветра и волн. И наша шайка с намерением
Однако после ряда опытов путем удачного маневрирования и резких поворотов штурвала мне удалось через некоторое время добиться того, что мятежники были совершенно лишены возможности удить птиц, охотящихся на поверхности воды на рыб. В результате моих усилий вся их охота прекратилась.
Маргарет стояла на первой вечерней вахте. Генри был у штурвала. Вада и Луи внизу готовили вечернюю трапезу на большой угольной печи и масляных горелках. Я только что поднялся снизу и стоял на расстоянии каких-нибудь шести шагов от Генри и штурвала. Какой-то неясный звук, донесшийся из вентилятора, должно быть, привлек мое внимание, потому что я смотрел на вентилятор в то самое время, когда случилось это происшествие.
Но прежде всего о вентиляторе. Это стальная труба, идущая из корабельных трюмов, где хранится уголь, проходит под лазаретом и выходит наружу между стенами командной рубки. Отверстие вентилятора, на высоте человеческого роста, прикрыто железными решетками, положенными так часто, что взрослая крыса не могла бы пролезть между ними. Это же отверстие находится наискосок от маленького люка и возвышается над штурвалом, который стоит от него на расстоянии пятнадцати футов. Видимо, один из мятежников, пробравшись между углем и палубой нижнего трюма, вскарабкался по трубе вентилятора до наружного отверстия и получил возможность целиться и стрелять сквозь решетку.
Словом, я одновременно увидел дым и услышал звук выстрела. Сейчас же я услышал стон Генри и, повернув голову, увидел его вцепившимся в спицы штурвала, в тот самый миг, как он упал. Это был меткий выстрел. Пуля пробила сердце или же прошла совсем близко от сердца: у нас нет времени для вскрытия трупов на «Эльсиноре».
Том Спинк и второй парусник Учино подскочили к Генри. Револьвер же продолжал стрелять через щели вентилятора, и пули ударялись о перед будки со штурвалом, недалеко от наших людей. К счастью, они их не задели, и те вскоре выкарабкались из опасного места туда, куда выстрелы не попадали. Юнга судорожно бился еще несколько секунд, а затем затих. Так погиб еще один волонтер нашей разрушительной расы, погиб за своей повседневной работой у штурвала «Эльсиноры», близ западного берега Южной Америки.
Глава XLVIII
Положение безнадежно до смешного. Мы, на нашем высоком месте, распоряжаемся продовольствием на «Эльсиноре», в то время как мятежники завладели средствами ее управления. Это значит, что они захватили их силой, но ими не владеют. Они не могут управлять, точно так же как и мы. Корма, являющаяся господским местом, принадлежит нам. Штурвал находится на корме, тем не менее мы и притронуться к нему не можем, потому что через щель в вентиляторе они могут пристрелить каждого, кто подойдет к рулю. И, находясь за стальной стеной рубки, они могут вдоволь издеваться над нами, словно осаждая нас из какой-то крепости.
У меня имеется один план, но его не стоит приводить в исполнение до тех пор, пока не будет крайней необходимости. Во мраке ночи совсем нетрудно будет отделить руль от короткого румпеля, а затем, оснастив руль добавочными талями, управлять судном с обеих сторон кормы настолько далеко, чтобы находиться на безопасном расстоянии от вентилятора.
Тем временем, пользуясь прекрасной погодой, «Эльсинора» ведет себя так, как она сама того хочет, или же как того хотят ветер или морские волны. И она может так нестись по морю, сколько и как ей угодно. Пусть мятежники голодают. Лучше и скорее всего их может привести в сознание состояние их желудков.
Для чего же существует разум, если не для того, чтобы применять его в жизни? Я разбиваю сердца голодных людей. Это – большая своеобразная забава. Морские птицы, по своей привычке оставив свои широты, последовали за «Эльсинорой». Это значит, что их число не пополняется. Силлогизм: бóльшая предпосылка – определенное, ограниченное количество птичьего мяса; меньшая предпосылка – единственная пища мятежников – птичье мясо; вывод: надо уничтожить эту пищу, и мятежники будут вынуждены вернуться к исполнению своих обязанностей.
Я стал действовать согласно этому выводу. Я начал свои опыты с того, что бросал за борт маленькие кусочки жирной свинины и корки черствого хлеба. Как только птицы спускались, желая полакомиться, я в них стрелял.
Каждая убитая птица, оставшаяся на поверхности воды, означала соответствующее уменьшение пищи для мятежников.
Но я внес значительные поправки в свой метод. Я пересмотрел содержимое судовой аптечки и к каждому кусочку жирной свинины и к каждой корке хлеба стал прибавлять по небольшой дозе содержимого бутылок, на которых был ярлык с черепом и скрещивающимися костями. По совету буфетчика, я прибавил даже крысиную отраву к смертоносной микстуре.
И вот извольте: сегодня в воздухе нет ни одной птицы. Правда, вчера, в то время как я приводил в исполнение свой план, мятежники выловили несколько птиц, но теперь все остальные пернатые исчезли, и вчерашний улов – это последняя пища людей с бака до тех пор, пока они не приступят к исполнению своих обязанностей.