Кровавые девы

22
18
20
22
24
26
28
30

Потому что он заставил ее полюбить себя. В ее снах он увидел романтический образ и надел на себя безвкусную маску героя мелодрамы.

Три ночи подряд – с тех пор, как Джеймс уехал, - Лидия просматривала медицинские журналы, проверяя имена и факты, просматривая алфавитные списки в поисках адресов… чтобы не видеть во сне мертвую и обескровленную Маргарет Поттон, лежащую на ее кровати.

Или хотя бы уменьшить время, на протяжении которого ей будет сниться этот кошмар.

Стоя над телом Маргарет, в сердце своем она кричала: «Как ты мог?» Но разум задавал другой вопрос: «Разве мог он не сделать этого?»

Он был вампиром. Поскольку она, Лидия, согласилась принять его защиту только в том случае, если он воздержится от убийств – воздержится от насыщения физической смертью жертв, из которой он извлекал свою силу иллюзий, - он голодал. А глупая влюбленная Маргарет не раз говорила ему, что ради него согласна на все, даже на смерть.

Это была любовь.

Почему я думаю об этом?

Почему мне больно?

Почему мне ТАК больно?

Воспоминания о заполненных разговорами ночах – разговорами над картами и бухгалтерскими книгами, разговорами о том расследовании, которое они вели вдвоем; в купе, в зарешеченном эркере константинопольского дома, в тумане перед черно-белым каменным скелетом венского собора – все они ничего не значили.

Ощущение, что она общалась не с вампиром, но с человеком – противоречивым и умным, незаурядным и раздражающим, ученым, иногда поэтом, перед глазами которого прошли три с половиной века человеческого безрассудства, - это ощущение не желало покидать ее; оно было таким сильным, что Лидия устыдилась собственных переживаний.

Обман. Еще одна иллюзия. Сейчас он – лишь кокон, оставшийся от былой личности. И кокон этот наполнен тьмой и жаждой чужой смерти.

«Мы всегда очаровываем. Так мы охотимся, - сказал он Джеймсу. - И это ничего не значит…»

Увы, но знание не могло унять терзавшую ее боль.

В коридоре послышались тяжелые шаги Элен. Лидия быстро выпрямилась, вдруг осознав, что уже стемнело, оставшийся нетронутым чай остыл, а она вот уже три дня не прикасалась к статье, которую к четвергу надо было отослать в «Ланцет».

- А вот и мы, мэм, - с гордостью сказала служанка, протягивая грязный замусоленный конверт, усеянный голландскими марками. – Я же говорила, что с ним все будет в порядке.

Роттердам

4 апреля 1911 года

Любовь моя,

Пока что все идет хорошо.