Кровавые девы

22
18
20
22
24
26
28
30

- Вы закрыли дверь?

Дверь в чулан распахнулась. В свете лампы в узком проеме проступили три фигуры. Ведущая в подвал дверь была закрыта, надежно ограждая темное помещение от разгорающейся снаружи зари.

Свет позолотил серьезное лицо доктора Тайсса и подвижную костистую физиономию Гуго Текселя, с этими его нелепыми бакенбардами. А еще он очертил изогнутые в торжествующей улыбке бледные губы Петрониллы Эренберг, которая и держала поднятую над головой лампу.

22

«Во всяком случае, то, что я делал, я делал с благими намерениями», - заявил Хорис Блейдон, когда речь зашла об искусственно созданном им вампире, который с его ведома охотился в закоулках Лондона и Манчестера… охотился на подданных страны, ради защиты которой Блейдон и трудился, по его собственным словам.

Эшеру казалось, что теперь он сам уподобился Блейдону. «Вы станете соучастником в каждом совершенном им убийстве…»

В непроглядной тьме подвала он с трудом мог различить, где кончаются воспоминания и начинается сон. Неизменным оставался лишь страх – страх перед тем, что делает Бенедикт Тайсс, перед возможными последствиями его работы, как во время войны, так и после нее. Живое орудие может обрести свободу воли… неужели никто об этом не подумал?

«Делал то, что должен был делать. Для общего блага…»

Эшер глубоко вдохнул в надежде, что в голове прояснится, потом откинулся назад, прислонившись затылком к стоявшему за спиной столбу.

Все так говорят.

Он снова вспомнил Блейдона: «Я знаю, что делаю».

Расхожие слова.

«Избави нас Боже от людей, которые знают, что они делают, - устало подумал Эшер. – И от меня в том числе».

Пол подвала был ледяным, словно на нем оставили след все те зимы, что год за годом задерживались в этих промерзших темных стенах. Потрепанная куртка почти не грела, и Эшер то и дело просыпался, дрожа от холода. Он понимал, что каждый час без сна отнимает у него силы, которые понадобятся ему через два дня, когда они с Якобой доберутся до Берлина – если, конечно, он не ошибся в расчетах. Поразмыслив над тем, как именно она собирается следить за ним днем, он решил, что ему придется перемещаться очень быстро, иначе его ждет смерть.

Шарлоттенштрассе. Скорее всего, речь шла об одном из тех очаровательных кирпичных особняков между Берлином и Потсдамом, которые возводили для себя помещики, чтобы было где остановиться во время наездов в город, будь то ради вечера в опере или для заключения брака между отпрысками благородных семейств: земельная аристократия, правившая страной в обход Рейхстага, воины, чьи души принадлежали армии.

Солдаты, с нетерпением ожидающие начала войны, в которой они рассчитывали с блеском победить. Не желающие задумываться над тем, во что превратится послевоенный мир.

Страной управляли именно они, эти землевладельцы, которые единственно достойным для себя занятием полагали военную службу. Как французы, которые считали, что дамам надлежит сходить с тротуара, дабы уступить дорогу блестящим расфранченным офицерам. Само собой, они даже вообразить не могли тот мир, в котором война станет настолько разрушительной и жестокой, что от нее придется отказаться. Больше мужества – вот был их ответ, интуитивно понятный любому чистокровному немцу.

Эшер понятия не имел, что станет делать, когда наконец доберется до дома полковника Брюльсбуттеля. Но чем бы все ни закончилось – а он почти не сомневался в том, что полковника придется убить, если только этого уже не сделал Исидро, - ему придется поторопиться, чтобы убраться из Берлина на дневном поезде.

***

Лидия прошептала: