— Красивые черти, но колючие. Пока донес — весь исцарапался. Осторожно. Не исколись и ты, — давал мне наставления Пуркаев.
— Постараюсь. Руку.
Я шел к Хрусталевым и не отрывал взгляда от цветов. Дед Саватей действительно постарался: срезал десять крымских роз и, перед тем, как передать их Кирюхе, наверное, побрызгал их водою. На лепестках роз дрожали, переливаясь всеми цветами радуги, крупные водяные капли. Что связывало деда Саватея с Кирюхой? Об этом я мог только догадываться. Одно для меня было ясно: они крепко дружили. Иначе не объяснишь такую щедрость деда.
Во дворе Хрусталевых я увидел Анну Алексеевну.
— Пропавший без вести матрос, с праздником тебя!
Я также поздравил Анну Алексеевну с праздником Первое мая и вручил ей половину цветов.
— Ну спасибо, матрос, не забыл, значит, и меня. А цветы, цветы-то какие! Маринка! — позвала свою дочь Анна Алексеевна.
На пороге показалась Маринка. Она была в праздничном наряде: легкое, почти воздушное платье облегало фигурку девушки, голубая атласная лента опоясывала голову в виде короны и своими концами пряталась на затылке под густыми прядями волос. А лицо Маринки, казалось, само излучало свет. «Эх, матрос, — мелькнула у меня мысль, — пропала твоя буйная головушка».
— Здравствуй, Маринка. Прошу принять от меня праздничные поздравления и эти цветы.
— Спасибо. Что случилось? — спросила Маринка, имея в виду мое долгое отсутствие.
— Да так. Небольшие служебные неурядицы. Но это, кажется, уже позади.
— Ты обедал? — она впервые обратилась ко мне на «ты».
— Да.
— Посмотри мне в глаза.
Я повиновался и потом тихо сказал:
— Я готов смотреть в них всю жизнь.
Маринка засмеялась и крикнула:
— Мама!
— Прошу тебя, Маринка, мне будет неудобно.
— А мы с мамой очень большие друзья, и я ничего от нее не скрываю.