Грохот свалившейся вниз каменной глыбы оборвал разговор и заставил нас приподняться и посмотреть на открывшееся начало траншеи.
— Ур-ра-а! — закричали мы. — Качать Лефера!
— Ну буде вам, буде, — смущенно бормотал Сугако.
Через несколько минут, когда волнение, вызванное общим восторгом, немного улеглось, я увидел небольшой плоский предмет. Он валялся среди разбросанных камней и мало чем отличался от них. Если бы Анна Алексеевна при первой нашей встрече не рассказала о том, что во время балаклавского боя в период Крымской войны небольшой отряд русских войск, возможно, овладел нашей высотой, я бы, наверное, так и не обратил внимания па этот предмет. Теперь же у меня начала теплиться надежда на то, что эта находка не простая, что между нею и далекими крымскими событиями есть определенная связь. Я бережно взял валявшийся предмет в руки и начал осторожно очищать его от спрессованной десятилетиями породы. И по мере того, как отламывались кусочки окаменевшей массы, предмет начал приобретать форму креста.
— Как он мог оказаться здесь? — спросил Танчук.
— Да в земле чего только не бывает, — пояснил Сугако, искренне убежденный в том, что все это старый хлам, место которому где-нибудь на свалке.
— Да, в земле хватает всего, — согласился я. — Но бывает и такое, ради чего люди трудятся не год и не два, и даже не один десяток лет. Взять, к примеру, Крымскую войну. Что мы знаем о ней?
— Почти все, — ответил Лев Яковлевич.
— Почти, да не все. Через какой порт союзники доставляли подкрепление для своей армии?
— Может, через Балаклаву?
— Именно. Если бы главнокомандующий русскими войсками Меншиков взял Балаклаву, союзники потеряли бы основную базу снабжения, и тогда не известно, как бы все повернулось. Правда, была такая попытка. Русские войска прорвались почти до самой Балаклавы. Но Меншиков струсил, и все дело провалилось.
— Ну, а причем тут эта штучка и Крымская война? — заинтересовался Танчук.
— Как бы это тебе сказать. Один очень знающий человек считает, что русский отряд захватил тогда не только англо-турецкие редуты (это отсюда рукой подать), но и нашу высоту. А высотка эта, как видите, очень выгодное место. Вся Балаклавская бухта и дорога на Севастополь как на ладони. Высотка эта, можно сказать, ключ к Балаклаве.
— А что если нам удастся доказать, — не унимался Танчук, — что здесь действительно были русские?
— Если бы нам удалось сделать это, — ответил я, — в учебниках по истории нашей Родины пришлось бы изменить всего лишь одну фразу: «В октябре тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года русские войска овладели не только англо-турецкими редутами южнее Севастополя, но и господствующей высотой у входа в Балаклавскую бухту, основную базу снабжения союзнических войск в Крыму».
— Всего-то? — разочарованно спросил Сугако.
— Лефер, вот если когда-нибудь в твоей биографии можно будет заменить одно предложение, скажем, такими словами: «На военной службе в Севастополе совершил подвиг», как ты думаешь, важно было бы это для тебя или нет?
— Кому же это не приятно.
— Вот видишь, это для одного человека. А для народа?
— Слушай, Нагорный, откуда ты все это знаешь? — спросил меня Танчук. — Да попадись мне эта штучка, которую ты в руках держишь, я бы на нее и внимания не обратил.