— Не, братка, — возразил Лученок. — Разница ёсць.
Вернулся на площадку Демидченко.
— Кликните, чтоб все пришли сюда.
Собрались мы на бровке площадки. Демидченко долго и нудно говорил о своей поездке в штаб дивизиона, о том, что командование разрешило начать сооружение траншеи.
— А зачем нужно было обращаться с этим к начальству? — спросил Танчук.
— На все есть порядок, — ответил командир.
— Так мы ж только и будем знать, что ездить в штаб. Вот завтра, к примеру, нам нужно соорудить гальюн, отхожее место, значит. И что, опять к начальству за разрешением?
— Не умничайте, Танчук, — оборвал Демидченко.
— Вне строя я могу говорить все, что думаю, — огрызнулся Танчук.
Ничто так не выдает скрытого гнева командира, как зрачки и белые пятна. Зрачки его, и так узкие, становятся не больше булавочной головки, а пятна словно покрываются инеем. Демидченко промолчал и лишь еле заметно, словно нехотя, улыбнулся, ну что ты, мол, с него возьмешь? Я знал одного человека, который, если его заденешь, вот так же, бывало, нехотя улыбнется, кивнет в сторону головой, и вроде бы все забыто. А потом выясняется, что нет, затаилась в человеке злоба. И при случае так отплатит, что долго приходится помнить. В следующий раз такая улыбка уже леденит душу человека.
— Вы как хотите, а я пошел подавать личный пример, — сказал я и направился за саперными инструментами.
До заступления на вахту оставалось восемь часов. Час на обед, остается семь. А если учесть и перерывы на отдых, не более шести часов. Сколько удастся пройти за это время? Сказать невозможно даже приблизительно, потому что никто еще не пробовал вгрызаться в эту твердь. Впрочем, это не совсем так. Вгрызались и, притом основательно, и, может быть, не один раз. Но кто и когда оставил свой след на этом бородавчатом выступе планеты? Можно почти без ошибки сказать, что последний раз траншею рыли несколько десятилетий тому назад, точнее, перед Крымской войной. Маловероятно, что фортификация начала сооружаться уже после высадки союзнических войск в Крыму. Для этого попросту не хватило бы времени. Да и металлический мостик в то время был бы уже ни к чему, так как опасность грозила больше с суши, чем с моря. Но если вопрос о сроках строительства этого укрепления более или менее ясен, то совсем ничего неизвестно, кто и когда окапывался здесь в более ранние времена. Хотя почему неизвестно? А греческие завоеватели? Разве не они когда-то населяли прибрежные районы Крыма? Разве не они вели потом бесконечные войны с племенами, волнами накатывавшимися со стороны степей полуострова? И разве не об этом свидетельствуют молчаливые руины древних генуэзских башен? Молчит история. Она, как человек, хорошо помнит, что было вчера, хуже, что было несколько лет тому назад и почти совсем ничего не помнит о событиях в раннем детстве.
Принимаясь за работу, я думал о Маринке. Я и теперь почти физически ощущаю этот чудесный запах лаванды, которым пропитаны ее волосы. Где она сейчас? Хотелось сойти вниз, хотя бы к тому месту, на котором стояла Маринка и рассказывала мне легенду о красавице Менатре. Но нет, нельзя. «Не приходи ко мне целую неделю. Я разберусь и, может, сама тебя позову», — сказала она на прощанье. И придумала же это волшебное зеркальце. Вообще-то она большая выдумщица. Не зря избрали ее комсоргом.
Как легче одолеть эту каменистую массу? По кусочкам? Можно, конечно, и по кусочкам, но так много не сделаешь. Лучше по способу Лефера: продолбить поперечно бороздку сантиметров на тридцать, потом так же — снизу, у основания, пока глыба сама не даст трещины. На смену кирке, с помощью которой была намечена поперечная борозда, пришел лом.
— Черта с два усидишь в рубке, — показался Танчук. — Как по голове: гуп, гуп, гуп.
Я думал, что буду ковыряться в гор
— Вот ты, Нагорный, — начал Лев Яковлевич, — кончил десять классов. Скажи мне, кто твоя мать?
Я не догадывался, куда клонит Лев Яковлевич, но знал, что готовится подвох. На всякий случай ответил:
— Наталья Матвеевна Нагорная.
— Это мы знаем, что твоя мать Матвеевна. Ну, а в переносном смысле?
ebooksa