Я говорил, но не забывал и о работе. Под конец почувствовал, что блуза моя пропиталась потом. Оставив лом торчащим в выдолбленной борозде, я отошел на несколько шагов в сторону и стал раздеваться. Едва я расстелил для просушки одежду, как услышал тупые удары лома о каменную породу. «Неужели Танчук? Этого не может быть, — успел я подумать, поворачиваясь лицом к траншее. — Лефер! И когда он появился? Сейчас, если я подойду к нему, он скажет: «Отдохни, Николушка, маленько».
— Лефер, да ты что, я сам.
— Отдохни, Николушка, маленько.
— Ну давай разминайся. Только возьми рукавицы.
Я присоединился к сидевшим на «трибуне». Музыченко глубоко затянулся, выплюнул на ладонь комок слюны и, погрузив в него окурок своей цыгарки, спросил :
— Цикаво, чы захватылы того лазутчика, за якым нас посылалы, чы ни?
— Главный старшина говорил, что после нас искали дня три. И как сквозь землю провалился. А ведь это не иголка в стоге сена. Хитрая бестия орудовала.
— Звидкы ж вин зъявывся?
— Черт его знает. Может, из нейтральных вод на простой лодке пробрался.
— От ты скажы мени, комсорг, чому з нашойи вульци, дэ я жыву, выйихав в Нимэччыну Крюгер? Та хиба тилькы Крюгер.
— Кто же он этот Крюгер?
— Людына як людына. Працював слюсарэм. Так ни ж, потягнуло до фашыстив.
— Он что, немец?
— Нимэць.
— Так чему ж тут удивляться?
— Як чому? А братэрство трудящых?
— Значит, Крюгер нестойкий элемент, если фашистам удалось заморочить ему мозги, или просто шкура. Эрнст Тельман не склонил же своей головы перед Гитлером?
— А как ты думаешь, Никола, будет война с Германией? — остановился Сугако.
— Сложный это вопрос, Лефер. Я уверен, что его задают теперь не только ты и не только мне. Я лично думаю, что войны не избежать. Видишь, что делается в Европе? Гитлер уже прибрал к рукам все, что мог, и остановить его теперь практически невозможно.
— Неужели Гитлер такой дурак, что пойдет против Красной Армии. Да еще когда война с Англией.